Гимном Краснодарского края является произведение на стихи полкового священника отца Константина Николаевича Образцова, положенное на народную музыку в обработке профессора Виктора Захарченко (Закон Краснодарского края «О символах Краснодарского края» от 5 мая 1995 года № 5-КЗ принят 24 марта 1995 года Законодательным Собранием Краснодарского края, глава 3, статья 16).

Историческая справка:

Народная песня «Ты, Кубань, Ты наша Родина», написана в 1914 году на русско-турецком фронте. Была посвящена казакам 1-го Кавказского казачьего полка в память боевой их славы в первой мировой войне. Автор слов — полковой священник Константин Образцов.

Песня сразу привлекла внимание воинов. Военные песни их репертуара, как правило, описывали картины походов, сражений, где участвовали казаки. А в новой песне нет ничего батального, внешнего, описательного. Свое содержание, чувства она передает по-человечески просто, задушевно и в то же время мудро, величаво.

Текст песни написан в виде приветственного послания, коллективного письма на Кубань. Казаки вспоминают «станицы вольные: родной отцовский дом» и бьются насмерть с «врагом-басурманином», чтоб жила их святая родина.

Сначала песня исполнялась в небольшом кругу фронтовиков. Через год-два ее запели все кубанские подразделения действующей армии. В период гражданской войны она была официальным гимном Кубанской рады. И в годы Великой Отечественной песня поднимала боевой дух казаков и вместе с ними прошла победный путь от берегов Кубани до Эльбы. Ее слышали в Польше, Румынии, Болгарии, Венгрии, Германии.

В настоящее время песня олицетворяет собою Кубань.

В марте 1995 года Законодательное Собрание Краснодарского края утвердило ее в качестве гимна Краснодарского края.

Судьбы казаков, среди которых и К. Образцов, изображенных на фотографии:

Справа налево: 1. Командир 6-й сотни есаул Н.А. Флейшер, казак ст. Дондуковской. В чине полковника расстрелян красными в Армавире, в 1920 г. 2. Полковой делопроизводитель, коллежский ассесор Е.Т.Чирсков. Терский казак. Зверски замучен красными в марте 1918 г. 3. Подъесаул С.И. Доморацкий, из Майкопа. В чине войскового старшины поднят красными на штыки летом 1918 г. в составе 68 кубанских офицеров, по возвращении с Персидского фронта. 4. Полковой священник о. Константин Образцов, автор Кубанского гимна. Убит красными в первые дни революции. 5. Пом. командира полка есаул Ерыгин, казак ст. Бжедуховской. В чине войскового старшины умер в 1916 г. 6. Командир полка /в фуражке и кителе/, полковник Д.А.Мигузов, терский казак. Расстрелян красными на одном из островков Каспийского моря, возле Баку, в 1920 г. 7. Командир 1-й сотни подъесаул Ф.М.Алферов, казак ст. Урупской. Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. в 1916 г. В чине войскового старшины убит в конной атаке против красных под Армавиром в 1918 г. 8. Командир 4-й сотни есаул С.Е. Калугин, казак ст. Ладожской. Командир 1-го Кавказского полка в 1919 г. В чине полковника сослан на Урал в 1920 г. По старости лет возвращен на Кубань, где был зверски замучен красными в 30-х годах. 9. Полковой адъютант /в кителе и папахе/ сотник И.Н.Гридин. В чине полковника сослан на Урал в 1920 г. 10. /Позади него/ подъесаул В.Н. Авильцев, из Майкопа. В чине полковника сослан на Урал в 1920 г. 11. Командир 3-й сотни подъесаул Г.К. Маневский, казак ст. Царской. В чине полковника и командира Линейной бригады смертельно ранен в бою на Маныче в 1919 г. 12. /Позади него/ командир 5-й сотни есаул Е.М. Успенский, казак ст. Каладжинской, родной брат Кубанского Войскового Атамана генерала Успенского, умершего в 1919 г. В чине полковника убит немецким снарядом в Белграде во 2-й мировой войне. 13. Хорунжий Ф.И. Елисеев, казак ст. Кавказской. Полковник, известный писатель и военный историк русского зарубежья. 14. /Позади него/ хорунжий В.А. Поволоцкий. В чине есаула сослан на Соловки в числе 6 тыс. кубанских офицеров и военных чиновников 1920 г. 15. Хорунжий Н.В. Леурда. казак ст. Горячий Ключ. В чине подъесаула застрелился в Екатеринодаре в феврале 1918 г. 16. Хорунжий И.В. Маглиновский, казак ст. Брюховецкой. В чине есаула погиб в бою в 1919 г. Лежат справа налево: 1. Хорунжий В.Н. Калабухов, казак ст. Ново-Покровской. Есаулом и старшим адъютантом при Атамане Баталпашинского отдела ККВ умер в декабре 1919 г. 2. Пом. полкового врача, классный фельдшер Целицо, казак. Умер в 1915 г. 3. Заведывающий оружием, чиновник Самойлов. Умер в 1916 г. 4. Командир полкового обоза, подъесаул П.А. Ламанов, казак ст. Кавказской. В чине есаула погиб в Пензе, в плену у красных в 1921 г.

По материалам книги: "Неизвестный поход" П. Стрелянов (Калабухов)

Священник Константин Образцов - Кубанский Казачий Вестник Кубанский Казачий Вестник. 1916г., 5 июня. Вот моя краткая биография. Родился я в 1877 году 28 июня в г. Ржеве Тверской губернии. Отец мой – Николай Дмитриевич Образцов – служил там на Рыбинско-Бологовской железной дороге. Происходил он из духовного звания – сын священника и сам первоначально учился в духовной семинарии, но по домашним обстоятельствам ему пришлось переменить карьеру. Немало жизненных неудач выпало ему на долю, но, будучи человеком подвижного и неунывающего характера, он стойко превозмогал все невзгоды. Много светлых детских воспоминаний сохранилось в моей памяти. Помнится тихий уют деревни Акинино, скромно приютившейся неподалеку от г. Рыбинска. Там прошли первые четыре года моей жизни. Типичная русская деревня: смиренный ряд избушек, колодец с журавлем, околица, огороды, две развесистых рябины около нашего дома и качели на них, палисадник и в нем цветник и кусты малины, а дальше – поля и луга, необозримая гладь и голубые ленты притоков Волги. И Волга помнится, катания в лодках по ней, и разливы ее, и баржи бесконечные, и тягучие песни бурлаков, и снега глубокие... Отец был все время занят службой. Нас, детей, было двое: я да сестра (старше меня двумя с лишним годами). Мы были всецело на попечении матери – Екатерины Алексеевны (урожд. Милорадовой). Кроткая и ласковая, терпеливая мать-подвижница! Помню ее часто молившеюся по ночам у детской колыбели. В 1882 году отец мой перевелся на Кавказ, в г. Тифлис, а мы, пока он устраивался там на закавказской железной дороге, более года проживали в сел. Васильевском, у родственников по матери. Село большое и богатое и чрезвычайно живописное. По соседству тянулись леса и обширная тенистая роща с богатой помещичьей усадьбой в ней. На краю высокая каменная церковь. Это село мне тем особенно памятно, что там я от матери получил первые уроки грамоты, научился читать по складам. Для отца это было сюрпризом. Мне было тогда не более пяти лет. Таким образом, на Кавказ я приехал уже грамотным. Не долго прожила на Кавказе мать. Спустя год по переезде она умерла от простуды в г. Тифлисе (в 1884 году). Начался трудный период скитаний для нас, детей. Негде было отцу пристроить малышей, оставшихся без призора. Ввиду этого отец, по миновании траурного года, женился на второй – грузинке, Евфросинии Мерабовне (урожд. Цкитишвили). Она осталась бездетной и это обстоятельство помогало ей отдавать свое внимание нашему воспитанию. Особенно заботилась она о моем религиозном развитии. Ей же, собственно говоря, я обязан и своими первыми стихотворными попытками, так как уже с восьми лет я слагал рифмованные поздравления в день ее ангела и получал за это большие похвалы. Это заставляло меня повторять опыты. Первым более сознательным пробуждением моей малютки-музы было стихотворение «Караван», написанное на девятом году жизни. Оно, как помнится, вышло у меня большое и картинное. Конечно, оно бесследно пропало, как и все мои тетради с первоначальными поэтическими упражнениями. Признаться, я и сам немало пожег их по чувству неудовлетворенности. Читал усердно. Что попадется под руку. Очень любил читать «Переписку с друзьями» Гоголя. А он ведь сжег же вторую часть своих «Мертвых душ» и великие риторы древности советовали: «Чаще поворачивай стиль», т. е. стирай обратным концом написанное тобой на вощеной доске. Я так и делал: «сжигал» и «чаще стиль поворачивал»... Девяти лет определили меня в городское училище при Александровском учительском Институте. Из третьего отделения этой первой моей школы родители перевели меня в Тифлисское духовное училище. По окончании там курса я прошел в Тифлисскую духовную семинарию. За это школьное время мои поэтические опыты не прекращались. В духовном училище моим цензором и руководителем был преподаватель русского языка В. В. Раевский, которому я отдавал на оценку стихи, тщательно переписывая их в тетради. Человек чуткий и музыкальный, он любил поощрять благие порывы в своих питомцах. Потом большое влияние на меня оказал А. П. Альбов, семинарский преподаватель русской литературы и философских наук. По его предметам я занимался с особенной любовью и усердием. Он также был пестуном моей музы. Но особенным подспорьем для меня явилось то обстоятельство, что еще с первых классов духовного училища я тесно сдружился с одним из своих товарищей (И. П. Б-в), таким же мечтателем и любителем поэзии и писательства. Мы были неразлучны в семинарии. Всюду видели нас вместе, так что одного без другого нас не могли и представить. Словно «Кастор и Полукс». Мы усердно занимались чтением, саморазвитием. К каждой прочитанной странице относились критически. Увлекались произведениями корифеев русской литературной критики и публицистики. Перечитали Белинского, Добролюбова, Писарева, даже Шелгунова и Скабичевского. Но все-таки во главе чтения у нас были поэты. Мы не расставались с творениями Пушкина и Лермонтова. Они были нашими друзьями. Они создали в наших молодых душах свой пленительный мир грез и очарований. И, конечно, мы усердно старались подражать им, особенно – Лермонтову. Нас пленяли дивные красоты кавказской природы. Были даже попытки под ее наитием написать целые поэмы («Нирван», «Лейла», «Подвижник» и др.). Любили мы и Надсона. Чуть ли не всего декламировали наизусть. Да и кто из юношей нашего поколения не тяготел к этому кристально чистому поэту? Среди кумиров наших были также Некрасов, Плещеев и Майков. Зачитывались и произведениями К. Р. Из западных же корифеев нас особенно пленяли Байрон, Шелли, Шатобриан, Шекспир, Виктор Гюго и Смайльс. К тому времени относится и моя первая попытка постучаться в двери редакции. Попытка оказалась успешной. Это было в 1893 году 3 сентября, когда я отнес в редакцию издававшейся в то время в Тифлисе газеты «Новое Обозрение» свое стихотворение: «Полно, утешься, дитя мое милое» (Утешение). Первый успех окрылил мое усердие, и от поры до времени я стал помещать свои стихи в местном «Вестнике Грузинского Экзархата». Но тут началась для меня с моим неразлучным приятелем удивительная полоса увлечения аскетическими творениями. Началось так незаметно, под влиянием миссионерской и проповеднической деятельности нашего инспектора семинарии иеромонаха о. Исидора Колоколова, весьма даровитого и пылкого оратора. Начитались Эпиктета, Сократа и других моралистов древности. Перешли на произведения святых отцов и византийской аскетики. Мы усиленно штудировали книгу «Невидимая брань» еп. Феофана. Выписывали в особые тетради огромные выдержки из творений Макария Египетского, Ефрема Сирина, Фомы Кемпийского, о. Иоанна Кронштадтского. То было всепоглощающее увлечение с твердым намерением все почерпаемое в этих книгах копировать в себе, применять к личной жизни, невзирая ни на что. Увлечение доходило почти до фанатизма. Всякие препятствия учитывались нами как подвиг искуса. Тут имели место акафистные моления на всю ночь, хождения с богомольцами по монастырям, добровольные обеты, не исключая даже таких, как обет полного молчания, что, конечно, было очень не выгодно в нашем положении как учеников, прежде всего. А потом все это весьма отражалось и на наших молодых организмах. Мы запостились не на шутку. Для моего приятеля это завершилось длительной болезнью, не позволившей ему даже закончить семинарского курса. Моя комплекция оказалась выносливей. Да и сам я, наконец, понял крайности такого увлечения. Последнему способствовало то обстоятельство, что отец мой поместил меня в семинарское общежитие, требования которого заставили меня войти в известную норму жизни. Там же, в общежитии, вновь ожила моя муза; опять я окружил себя поэтами и подолгу засиживался с ними. Писал дневник, и даже рассказы. За год перед окончанием семинарского курса меня постигло горе: умер мой отец и я, таким образом, оказался круглым сиротой. В 1900 году я окончил курс духовной семинарии по первому разряду, студентом. Семинарское начальство направляло меня в Духовную Академию (Петроградскую), как лучшего воспитанника; но тогда у нас, семинарской молодежи, было крайнее увлечение университетом. Потянуло и меня туда же, несмотря на полное отсутствие материальных средств. Предостерегал меня ректор семинарии (о. Стефан Архангельский, впоследствии архиепископ Могилевский), но, видя мою настойчивость, потом и сам помог мне добраться до университета. В том же 1900 году я поступил по предварительному экзамену в Юрьевский университет по юридическому факультету. Новые условия жизни, свободной и кипучей, как сама юность, студенческие кружки, лекции, новые веяния, все это увлекало молодую душу. Посещая лекции не только своего, но и других факультетов, я нашел для себя более сродным историко-филологический факультет, на который спустя семестр и перечислился. Но трудно было учиться без всякой материальной поддержки. В Юрьеве на кондиции рассчитывать было нельзя. На лето я ездил на Кавказ в г. Тифлис, где и прирабатывал себе уроками и службой на железной дороге. В одну из таких поездок (в 1902 году) я женился на девице С. П. Б-овой, сестре своего товарища (И. Б-ва), о котором была речь выше. Таким образом, наша давнишняя дружба завершилась родством. Женитьба дала мне нравственную жизненную опору, освободив меня от угнетавшего меня чувства одиночества. Вместе с тем во мне усилилось первоначальное тяготение посвятить себя на служение церкви. Это мое стремление встретило большую поддержку со стороны жены и вот, уволившись из университета, в 1904 году 13 июня я принял священный сан и был назначен на штатное место священника при карсском епархиальном соборе. Там же я потом исполнял обязанности карсского окружного миссионера. Меня увлекла деятельность проповедническая, и в этом направлении я старался работать над собой. В 1908 году я был переведен на должность миссионера згодан, проповедника по Борчалинскому уезду Тифлисской губернии (уроч. Джелал-Оглы), а вслед за тем в том же году перевелся во владикавказскую епархию на должность помощника епархиального миссионера-проповедника и был командирован епархиальным начальством на киевский всероссийский миссионерский съезд в качестве депутата от епархии. Но слабое здоровье не позволило мне долго нести миссионерские обязанности. Спустя год я по прошению занял приходское место (настоятеля) в станице Слепцовской. Но там крайне не повезло мне. И прежде всего – там посетило меня великое горе: в один год (1910) я потерял детей. Смерть малюток, особенно сына-первенца, необычайно даровитого и прекрасного мальчика – Коли, крайне потрясла меня и жену. Мы, осиротелые, чувствовали себя как бы выбитыми из жизненной колеи, и только одна милость Божия спасла нас тогда от окончательной гибели. Памяти сына я написал большую поэму («Над родной могилой»), в которой дал простор своим слезам и своей примиряющей вере в Промысл Божий. То был мой поэтический сорокоуст по сыну. Поэма по частям была в то время отпечатана в разных журналах («РусскийПаломник», «Кормчий», «Искры жизни», «Владикав. епархиальн. ведомости»). В 1912 году, после кратковременного перевоза в ст. Новопавловскую, я перешел на службу в военное ведомство, получив назначение в 1 Кавказский полк Кубанского казачьего войска, где и служу по настоящее время. За все эти годы после женитьбы я не прерывал своей литературной работы. Сотрудничал во многих журналах, преимущественно в духовных («Русский Паломник» и «Странник», «Кормчий», «Утешение и наставление в православной вере христианской», «Почаевский Листок», «Божия Нива», «Воскресный Благовест», «Искры жизни», «Мирный труд», «Епархиальные ведомости», «Вестник военного и морского духовенства», и во время текущей великой отечественной войны – в «Кубанском Казачьем Вестнике»). Из написанных за этот период стихотворений составился довольно большой сборник под общим заглавием – «Благовест Сердца», в котором все стихотворения распределены в трех книгах и сгруппированы в особые отделы, связанные одной общей идеей. Сборник уже совсем почти готов к печати, и только война помешала мне начать его издание. 1916 г., 5 июня Кавк. армия   Над письмом Не слышно раскатов грозы боевой, Бойцы утомились борьбой. Осенняя ночь, точно ворон крылом, Покрыла окопы кругом. *** И ветер унылую песню поет, Как нищий слепой у ворот, И дождь задробил по кустам, И вволю отдался слезам. *** Свеча догорает… Над милым письмом Склонился я грустно челом; А грезы живые, как в радужном сне, Толпою слетают ко мне. *** Я дома… Я снова в родимом краю… Я вижу голубку мою… Мне сердце ласкает взор милых очей И слышится лепет детей… *** Родной уголок!.. В нем тепло и уют, В нем счастье нашло свой приют… Там думы и песни рождались мои, Как вешних потоков струи… *** Ах, греза… ты болью мне душу прожгла И камнем на сердце легла!.. Свеча догорела… Над милым письмом Проплакал всю ночь я потом. 1916 г., Кавк. армия Моей Музе Звездочке Свети, моя звездочка, Свети, моя ясная. С тобой мне не боязна Невзгода ужасная. *** В душе разгораются С тобой, путеводная, Терпенье и мужество И мысль благородная. *** Осилим мы, звездочка, Врагов силу дикую, На славу отпразднуем Победу великую… Кубанский Казачий Вестник. 1917. 15 янв. 1916 г., Кавк. армия. Источник: Из истории Кубанского казачьего хора: материалы и очерки / Администрация Краснод. края, гос. научно-творческое учрежд . «Кубанский казачий хор» / Составление и общ. ред. профессора В.Г. Захарченко. – Краснодар: Диапазон-В, 2006. – 312 с. В 1912 году, после кратковременного пребывания в ст. Новопавловской, Образцов перешел на службу в военное ведомство, получив назначение в 1-й Кавказский полк Кубанского казачьего войска. С этим полком отец Константин участвовал в Первой мировой войне. 22 октября 1915 года за отличия в период военных действий Образцову бы пожалован орден Св. Анны 3 ст.. 6 июня 1916 года Константин Образцов был переведен на открывшуюся вакансию священника во 2-й Туркестанский саперный батальон. О его дальнейшей судьбе нет достоверных сведений. Полковник Ф. Елисеев, служивший с Образцовым в 1-м Кавказском полку, утверждает, что он был расстрелян большевиками в Тифлисе в 1917 году. Некоторые краеведы, считают, что отец Константин умер в Екатеринодаре в 1919 году, другие, что он был расстрелян ОГПУ в 1923 году. А есть данные, что Образцов эмигрировал с частями армии генерала Врангеля... Кстати Кубанский гимн связан с Тереком не только автором текста, но и автором музыки. Музыку к гимну написал известный композитор, регент хора Конвоя Наместника Его Императорского Величества на Кавказе терский казак из станицы Сунженской, Михаил Петрович Колотилин. Отец кубанского гимна: Константин Николаевич Образцов Земля кубанская полна талантами, как раньше, так и сейчас живут на ней выдающиеся художники, композиторы, писатели и поэты. Но в истории нашего региона появлялись и такие люди, которые не будучи кубанцами, очень точно смогли передать кубанский дух в литературных и художественных произведениях. Имя одного из них - Константин Николаевич Образцов. Когда играет гимн Краснодарского края, все с замиранием сердца вслушиваются в слова, но мало кто знает, что автором этой песни является именно этот человек… Шел 1914 год, началась Первая мировая война, в ноябре был открыт Кавказский фронт. Как и всегда на подмогу русской армии отправились казаки (в составе 1-го Кавказского полка). А поднимать боевой дух солдат и оказывать духовную поддержку - священнослужители. Именно в этом походе и проявил себя отец Константин. Но не только как мудрый и добрый полковой священник, напутствуя смертельно раненых и уходящих в бой, но и как поэт, воспевая подвиги казаков в своих стихах «Вот моя краткая биография. Родился я в 1877 году 28 июня в г. Ржеве Тверской губернии. Отец мой – Николай Дмитриевич Образцов – служил там на Рыбинско-Бологовской железной дороге. Происходил он из духовного звания – сын священника и сам первоначально учился в духовной семинарии, но по домашним обстоятельствам ему пришлось переменить карьеру…. Много светлых детских воспоминаний сохранилось в моей памяти. Помнится тихий уют деревни Акинино, скромно приютившейся недалеко от г. Рыбинска. Там прошли первые четыре года моей жизни. Типичная русская деревня: смиренный ряд избушек, колодец с журавлями, околица, огороды, две развесистых рябины около нашего дома и качели на них, палисадник и в нем цветник и кусты малины, а дальше – поля и луга, необозримая гладь и голубые ленты притоков Волги. И Волга помнится, катания в лодках по ней, и разливы ее, и баржи бесконечные, и тягучие песни бурлаков, и снега глубокие…» Несмотря на все правила цитирования, невозможно было сократить эти лирические воспоминания Константина Николаевича. В них проявляется вся поэтическая натура священника, его талант показывать окружающую действительность не только в стихотворной форме. Ценнейший источник, биографию отца Константина Образцова, сохранил «Кубанский казачий вестник» (1916 г). Именно в этом екатеринодарском еженедельнике летом 1915 года были опубликованы его стихи с посвящением «Казакам Первого Казачьего полка в память боевой их славы во Вторую Отечественную войну. Турция. Позиция действующих частей Кавказской армии». Но вернемся к событиям войны. Казаки доблестно сражались, защищая родину. Сражались так, что невозможно было человеку, который имел литературный талант не описать это в своих стихах. В своих произведениях Образцов большое внимание уделял описанию природы, погоды и окружающей действительности. Не слышно раскатов грозы боевой, Бойцы утомились борьбой. Осенняя ночь, точно ворон крылом, Покрыла окопы кругом И ветер унылую песню поет, Как нищий слепой у ворот, И дождь задробил по кустам, И вволю отдался слезам. Среди литературных произведений, написанных отцом Константином на Кавказском фронте, было стихотворение « Плач кубанских казаков», начиналось оно словами « Ты Кубань ли, наша родина». В этом стихотворении Образцов смог выразить настроение кубанцев, находящихся далеко от родины, тоскующих по дому, семье и близким. Поэтому оно сразу нашло отклик в душах казаков, находящихся на Кавказском фронте. Затем строки этого стихотворения положили на музыку и распевали во всех казачьих частях. Но история литературного произведения на этом не заканчивается… Год 1882. Семья К. Образцова переехала на Кавказ, в Тифлис. Здесь он закончил Духовную семинарию, учась в которой он уже начал проявлять свои литературные таланты. Однако, кроме сочинения стихов, главным в его жизни была религия, в 1904 году он принял духовный сан. Судьба распорядилась так, что в 1912 году Образцов перешел в военное ведомство и получил назначение в 1 Кавказский полк Кубанского казачьего войска. Таким образом, он стал полковым священником. Но находясь на службе, он не забывал писать, многие свои стихи он публикует в духовных журналах и газетах («Русский паломник», «Странник» и др.). Вместе со своим полком он в 1914 году и оказался на Кавказском фронте. Вместе с казаками он переживал все тягости и невзгоды боевого похода. Помогал он казакам не только добрым словом, духовным напутствием, но и радовал своими стихотворениями, проникнутыми любовью к родине. А ведь на войне это чувство проявляется с большей силой… Осенью 1991 года Кубанская казачья рада утвердила песню К. Образцова « Ты, Кубань, ты, наша родина» в качестве войскового гимна возродившегося кубанского казачества. А спустя несколько лет, в 1995 году эта песня официально стала гимном Краснодарского края и остается им до сих пор. Судьба самого автора гимна достоверно неизвестна. По одной версии Константин Образцов был расстрелян в Тифлисе большевиками в 1917 году, по другой умер от тифа в Екатеринодаре в 1919 году. Существует даже версия о том, что он эмигрировал с частями генерала Врангеля. Но как бы то ни было, полковой священник Константин Николаевич Образцов остается для нас отцом замечательной песни, слова которой заставляют сердце биться чаще. И эта песня – гимн Краснодарского края. Автор: Анастасия Михайловна Кваша Во время Первой мировой войны у кубанских казаков появилась песня: «Ты, Кубань, ты наша Родина». Текст ее написал священник 1-го Кавказского казачьего полка Кубанского казачьего войска Константин Образцов. Прочитав слова песни, можно определить ее как молитву казака, в которой заложена любовь к родному очагу, любовь к своему Отечеству. Родился отец Константин в одной из деревень Центральной России. Он рос, как и все сельские дети, познавая нелегкий крестьянский труд, сложности повседневного бытия. Но уже в шесть лет мальчика стало интересовать не только родное подворье, но и то, что окружало его. Нередко Костю можно было заметить глубоко погруженным в свои мысли. В семь лет он стал самостоятельно посещать небольшую церквушку, сельскую школу, после которой поступил в духовную семинарию, а по ее окончании был направлен священником в воинскую часть. Через несколько лет судьба забросила отца Константина на Кавказ, где он вскоре становится священником 1-го Кавказского казачьего полка. По свидетельству полковника Ф.И. Елисеева (родом из станицы Кавказской), сослуживца отца Константина, «он был нескладным человеком — маленького роста, сутуловатым, с рыженькой косичкой на затылке и на окружающих производил заурядное впечатление. Однако эти внешние недостатки с лихвой восполнялись его внутренними достоинствами, главным из которых было обостренное чувство правды». 1-й Кавказский полк с началом Первой мировой войны был переброшен на турецкий фронт. По долгу службы отцу Константину приходилось исповедовать казаков. Все они несли тяготы своих дум полковому священнику. А слова, которые произносили казаки, касались не только их повседневной жизни, но и жертвенности, были наполнены тоской по своей станице, родному очагу. Обостренное чувство правды отца Константина отмечали его однополчане, он всегда действовал так, как подсказывала его совесть, невзирая на чины и регалии. Полковник Ф.И. Елисеев описал случай, когда на одном из войсковых праздников в палатке собрались все офицеры полка, и, выступая, командир полковник Д. Мигузов сказал неприятную фразу в адрес отца Константина. Тот медленно встал и тихо произнес несколько предложений, которых вполне хватило, чтобы дать понять военному начальнику его нетактичность, и покинул палатку. Находясь в казачьем полку, отец Константин делил все трудности и невзгоды походной жизни казаков, участвовал в бесконечных переходах через снежные перевалы по извилистым, узким тропам, ел из общего котла подгорелую кашу, лаваш, печенный на раскаленных камнях, как и все казаки, делил суточное довольствие на человека, месил грязь, а главное, ежеминутно ожидал смерть. Наблюдения, откровенные разговоры отца Константина с казаками, участие в боях не могли не отразиться в его чуткой душе. Он уже много знал о казачестве, понимал, что казака определяли его необыкновенная религиозность, любовь к Родине, сыновья преданность, вольность, самоотверженность в служении на благо Отечеству, его духовное богатство. Из рассказов сослуживцев у полкового священника складывались ясные представления об их родной Кубани, о бескрайнем просторе степей, которые казаки представляли как алтарь, на который возлагается самое дорогое, что есть у них, — честь и доброе имя. Все это вылилось в конечном итоге в стихотворение, которое было опубликовано в «Кубанском казачьем вестнике» № 28 за 1915 год как «Плач кубанских казаков». Многие тогда недоумевали: почему «плач». Успехи в то время на турецком фронте были значительны, и о стенаниях не приходилось даже думать. Отцу Константину предлагали изменить название стихотворения, но он был непреклонен и настоял на своем. В 1916 году стихотворение вошло в «Сборник славы кубанцев», а вскоре композитор М.Ф. Сириньяно — дирижер Кубанского симфонического оркестра — на эти слова написал музыку. Песня стала быстро распространяться среди всего кубанского казачества. Бурные революционные события не обошли и казаков, по которым новая, советская власть прокатила кровавое колесо репрессий. Многие из них вынуждены были эмигрировать за рубеж, другие были арестованы и окончили жизнь в ГУЛагах. Жизнь полкового священника отца Константина тоже сложилась трагично. В революционное время он оказался в Тбилиси, на митингах выступал за единую и неделимую Россию. Это не осталось без внимания нового националистического правительства Грузии. Отец Константин был арестован. В тюрьме его подвергали страшным пыткам, заставляя отречься от того, что приобрел, находясь на ратной службе вместе с казаками, от идей свободолюбия, преданности России. Но все было тщетно. Не добившись желаемых результатов, грузинские власти приказали уничтожить патриота-священника Константина Образцова, как представителя «отжившего класса». В эмиграции кубанские казаки в апреле 1920 года были размещены на греческом острове Лемнос, где жили в крайней бедности. Болезни уносили многих, но, несмотря на это, боевой дух казаков не был сломлен. Из тьмы землянок, заменявших родные курени, то и дело слышались слова: «Ты, Кубань, ты наша Родина…». Эта песня не только выливала тоску кубанцев по Родине, но и вселяла надежду на возвращение в свои вольные станицы. Вскоре на этом острове состоялся Казачий круг, который избрал войсковым атаманом Кубанского казачьего войска В.Г. Науменко, который 25 февраля 1921 года утвердил популярную песню на слова полкового священника Константина Образцова в качестве официального Гимна кубанских казаков. В советское время песня оставалась популярной среди казаков, но ее слова не могли быть желанными для большевистских властей. Поэтому через несколько лет текст ее был изменен и сокращен до минимума. При этом ни в одном из изданий советского периода не упоминается, что первым автором слов был полковой священник Константин Образцов. Однако в сердцах казаков священник Константин остался навечно как человек исключительной нравственности. Необыкновенные слова стихотворения «Плач кубанских казаков», подчеркивающие черты казачьего характера, как гласное исповедание казачьей души, превратились в гимн и останутся памятником для кубанских казаков на все времена. Петр Федосов