«Между Родиной и родным краем существует неразрывная связь, любовь начинается с родной местности, расширяется затем до пределов всей страны. Любовь к родной станице питает любовь к Родине. Познать свою станицу, район, край, страну..., изучить их – значит любить ещё более глубоко…»

ФЕДОР АНДРЕЕВИЧ ЩЕРБИНА (1849 – 1936 гг.)

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Бытует мнение, что кубанская земля не дала России гениев, сопоставимых с величием Пушкина или Шолохова. Но, думается, определяя значимость того или иного уголка нашей большой Отчизны, не следует делать акцент лишь на произраставших там литературных дарованиях. Суть дела не в сфере проявления талантов, а в масштабности обобщающей фигуры, в способности исчерпывающе полно выразить породившую ее культуру. Где-то эта миссия выпала на долю выдающихся художников слова, у нас же она по праву досталась всемирно признанному ученому, знатоку народной жизни казачьему историку Федору Андреевичу Щербине. В своих многочисленных научных трудах, публицистических и художественных произведениях ученый-гуманист оставил нам образ Кубани, который не вылепишь из простой суммы исторических фактов. Вобрав в себя грандиозный массив народных и книжных знаний, он выдал нам их квинтэссенцию, переданную в изысканных научных формулировках и ярких художественных образах.

Мы еще до конца не осознали величие и значение своего казачьего мыслителя. Несмотря на более чем два десятилетия, прошедших со времени снятия идеологического табу с его имени, не попытались собрать воедино и осмыслить его колоссальное научное наследие. И, вероятно, только поэтому в сознании наших современников два имени — Кубань и Щербина — еще не слились в один обобщающий символ чего-то величественного и бесконечно талантливого. Нам еще только предстоит понять, каким был этот человек, к которому одинаково тянулись и тянутся люди самых различных убеждений. Наш «козачий дід» при жизни был самым дорогим человеком для всех, кто любил и хотел познать свою Кубань. Как за спасательный круг держались за него казачьи изгнанники в эмиграции. Сегодня он становится общим «козачим прадідом» для тех, кто о собственных предках не знает почти ничего.

Рассказывая о детстве Федора Андреевича Щербины, его биографы традиционно выделяют два ключевых момента. Во-первых, его раннее знакомство с казачьей идеологией через непосредственную вовлеченность в казачий быт (трепетное отношение к лошади, поездки на царину, на ярмарку в Старощербиновскую, к родычам на Ахтари, в портовый город Ейск), через общение с живыми носителями идей запорожской вольницы, каковыми были его дедушка о. Юрий и старый запорожец Кобыцкий. Много узнал он о казачьем народоправии, часами сидя у забора, за которым решал насущные проблемы станичный сбор, и прислушиваясь к речам опытных казаков. Во-вторых, все пишущие о Федоре Андреевиче неизменно подчеркивают благотворное влияние на него домашнего воспитания, жизни в окружении дорогих ему и любящих его людей. Читать его научила старшая сестра Домочка. Обошлись без учебы у местного вечно пьяного дьячка Харитона Захаровича, в «школе» которого процветала бессмысленная зубрежка, свистели розги, а особо провинившихся заставляли стоять голыми коленями на соли. Такое ученье, несомненно, отвратило бы его в дальнейшем от книги. Второй период жизни будущего казачьего летописца составило его шестилетнее пребывание в Черноморском войсковом духовном училище в г. Екатеринодаре. В 12 лет было страшно покидать отчий кров, но он уже настолько подрос, окреп физически и духовно так, что «отчетливо понимал необходимость взять себя в руки и учиться». Грустным было расставание с родной станицей, в которую ему теперь было суждено возвращаться только три раза в год: на Рождество, Пасху и летние каникулы.

Когда телега выехала со двора, предательские слезы навернулись на глаза, и мальчик, не зная, куда глядеть, бросал растерянный взор то на родной двор, то на мелькавшие вдоль улицы дома и встречных людей. В последний раз он взглянул на Деревянковку, когда остановились для короткого отдыха на пригорке, с которого «станица открывалась во всей красе и жизненности».

«Первый ученик» Кубани

В духовном училище Федор Андреевич сделал «первый опыт в литературной профессии» — написал сочинение о покорении Кавказа, которое очень высоко оценил учитель П.Н. Розанов, сожалевший, что дни празднования покорения Западного Кавказа прошли и поздно было рекомендовать сочинение Федора Щербины для публикации в «Кубанских войсковых ведомостях», что, несомненно, сделало бы честь всему училищу.

Домашнее воспитание со всеми его достоинствами и недостатками неоднозначно сказалось в училище. Склонный к одинокому созерцанию и непривыкший к бесцеремонности сверстников подросток тяжело переживает притеснения со стороны старших учеников. Он никогда ни с кем не дрался, что было странным для казачат, в среде которых драки были естественным способом самоутверждения. Страшное возмущение вызывает у него кража апельсинов, совершенная товарищем на базаре, — традиционное развлечение бурсаков. Привоз в город двух убитых казаков и черкеса (вызывавший нездоровый интерес горожан) приводит подростка в такой ужас, что он принимает решение никогда не надевать на себя военную форму и не брать в руки оружие.

В Ставрополь для продолжения учебы Федор Андреевич ехал «первым учеником» Екатеринодарского войскового духовного училища. Кавказская духовная семинария считалась отличным учебным заведением. Перед ее выпускниками открывалась прекрасная карьера. Наверное, посланец Кубани успешно закончил бы это учебное заведение и стал бы прекрасным священником, если бы именно в Ставрополе не победила в нем страсть к осознанному систематическому чтению. Предпочтение отдавалось произведениям научного характера по экономике, преимущественно политической, а также истории и социологии, позднее — статистике и этнографии. Вся молодежь увлекалась тогда Д.И. Писаревым. Вслед за новым кумиром и Ф. Щербина ставит Лермонтова по поэтическому таланту выше Пушкина, а еще выше — теперь уже по идеологическим соображениям — Некрасова.

Чтение периодики, вероятно, предопределялось доступными ему в захолустном губернском городке изданиями. К счастью, среди них оказались «Отечественные записки», регулярно публиковавшие обзоры о жизни крестьян в различных уголках империи. Их чтение привело Федора к мысли, что именно трудовой люд держит на своих плечах государство и что государственное управление надо перестроить применительно к этому началу. «Отечественные записки» еще более укрепили его интерес к изучению земельной общины.

На долгое время вниманием Щербины овладели труды Чернышевского, благодаря которому он познакомился с учением Мальтуса о перенаселении земного шара. Он основательно проштудировал знаменитый труд отца политической экономики Адама Смита «О богатстве народов», а затем взялся за работы экономиста Джона Стюарта Милля, опубликованные с подробными примечаниями Н.Г. Чернышевского. В Ставропольской публичной библиотеке он разыскал книги Пфейфера «Об ассоциациях» и Бехера «Рабочий вопрос», которые дали ему «ясный и определенный ответ на мучивший <...> вопрос о соподчиненных «ассоционных» формах, необходимых для развития казачьей общины в экономическом и культурном отношениях». Они сконцентрировали работу его мысли на особой области социально-экономических явлений — на артелях. Возникает мысль о возможности «сорганизовать ассоциацию из семинаристов». Этой мыслью он поделился с самым близким другом — Григорием Попко, который «всецело примкнул к ней». На первое собрание явилось 12 семинаристов, на второе уже только восемь. Из них и составилась ассоциация. Решили сосредоточиться на трех видах работ: переплетном, сапожном и столярном ремеслах. Это было не коммерческое предприятие, а некий опыт, призванный показать преимущества «ассоционного труда» над единоличным. Когда генеральный учет достижений ассоциации убедил Ф.А. Щербину в успехе предприятия, он задался мыслью устроить земледельческую ассоциацию в Черномории для радикального преобразования сначала родных мест, а потом и всей России. Первому поведал о ней Григорию Попко, на что тот лаконично ответил: «Куда ты, туда и мы с тобой». В создании сельскохозяйственной артели согласились принять участие, помимо Ф. Щербины, еще четверо семинаристов: Яков и Григорий Попко, Кирилл Грачев и Василий Архангельский, покинувшие ради этого последний курс Кавказской духовной семинарии. Местом эксперимента, призванного потрясти государственные основы, выбрали станицу Бриньковскую, где служил дьяком отец К. Грачева. Землю артельщики арендовали «исполу» у местного священника. Работая в артели, Федор Андреевич освоил все сельскохозяйственные премудрости: считался лучшим косцом («водил перед») и был отличным плугатырем. Работа на свежем воздухе и хорошее питание укрепили его здоровье, и уже никто не дразнил его доходягой. Обнадеживающие результаты первого года работы убедили реформаторов в правильности своего предприятия, однако на второй год их преследовали сплошные неудачи. Решено было на время прекратить эксперимент, а для начала поучиться в Петровской земледельческой академии, куда первыми должны были отправиться Ф. Щербина и Г. Попко.

На поездку в Москову благословил атаман

Для учебы в Москве нужны были средства, а денег хватало только на дорогу. Войсковая стипендия, выделенная атаманом М.А. Цакни, была честно заработана первой литературной публикацией Ф.А. Щербины в газете «Кубанские областные ведомости». В 1872 году в ней была опубликована его статья «Из станицы (Общественные кабаки)», в которой предлагалось вместо частных кабаков устроить общественные питейные заведения под контролем властей, с тем чтобы полученные доходы отчислялись в общественный капитал. Статья понравилась редактору газеты М. Гегидзе, который похлопотал за автора перед атаманом. Тот принял у себя семинариста, подробно расспросил о его желании учиться в Петровско-Разумовской академии, об интересовавших его науках и благословил на поездку в Москву.

Первый литературный успех и внимание областных властей резко переменили отношение к нему в родной станице. Многие считали, что после окончания курса наук Федора произведут прямо в чин сотника, минуя чины урядника и хорунжего, как это нередко случалось с лицами, получившими высшее образование в столицах. Но его самого волновали не служебные перспективы, а мысль о том, что он «будет служить народу в области его духовных нужд и связанных с ними материальных потребностей». Он твердо решил для себя не уходить с того пути, по которому он шел уже «несколько юношеских лет, как народник, долженствующий честно служить трудовому народу».

Проводы будущего студента вылились в настоящий апофеоз его «морального единения» со станичниками. Поскольку уезжать надо было до ранних петухов, отъезд отмечали накануне. Народу пришло множество. По обычаю принятой в таких случаях складчины знакомые и соседи несли пирожки с потрибкою, творогом, яблоками и вишней, колбасы и свежее свиное сало, горшочки с коровьим маслом и сметаной, жареных кур и цыплят, а двоюродная сестра Марфа притащила целого жареного поросенка. Каждый участвовавший в приношении передавал его хозяйке дома со словами: «На дорогу! ». Все вдоволь ели и пили, поздравляя Федора с «наградой», каковой казалось им поездка на учебу. Он понимал всю неоднозначность их взглядов на его успех у начальства, но искренность сказанных земляками слов трогала и ободряла казака перед дальней дорогой.

Осенью 1872 года Федор Андреевич становится студентом Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии, в которой ему суждено было окончить только один курс. Вместе с ним студенческую тужурку примерил и его неразлучный друг Григорий Попко. А через некоторое время к ним присоединились товарищи по Кавказской духовной семинарии — Иван и Евгений Победоносцевы, Петр Ульянов и Григорий Смирнов.

Федор Андреевич поселился вместе с Г. Попко в небольшом поселке Выселки, примыкавшем непосредственно к академии, на частной квартире. Там селилось студенчество, склонное к вольнице, не мирившееся с казенщиной студенческого общежития. Щербина решает посвятить себя целиком учебе. С большим интересом посещает он лекции профессоров А.И. Бабухина, К.А. Тимирязева, И.А. Стебута, И.И. Иванюкова, Я.Я. Цветкова. Учиться ему было легко, так как, в отличие от своих сверстников, он получил богатый практический опыт в земледельческой артели.

Инцидент, приведший его к выдворению из академии, произошел вовсе не из-за революционных веяний. Однажды студенты ополчились на содержательницу столовой, обладавшую полной властью над их желудками, но действовавшую совершенно бесконтрольно. Для приготовления пищи она из экономии закупала самые дешевые продукты, а недоеденные обеды без зазрения совести подавала на другой и даже на третий день. Ссора разгорелась, когда студенту Кириллову было предложено на обед протухшее мясо. Директор академии Ф.Н. Королев, разбиравший инцидент, не поддержал студентов в их требовании навести в столовой элементарный порядок. Тогда Щербина предложил написать письмо министру государственного имущества и вызвался составить его текст. На следующий день утром он был вызван через курьера к директору. Расспросив о характере предполагаемого письма и убедившись, что в нем нет ничего компрометирующего его лично, он предложил автору перевестись в какое-нибудь другое учебное заведение, подальше от Москвы с ее холодным и сырым климатом. Уезжая на каникулы, Федор Андреевич уже знал, что не вернется назад, хотя для студентов все произошедшее осталось тайной. Лишь его верные «лыцари» Г. Попко, братья Победоносцевы и Ульянов знали все и решили ехать вместе с ним на юг, в Новороссийский университет.

От публикаций статей — к научным исследованиям

Во время учебы в Москве состоялся дебют Ф.А. Щербины в большой печати. Популярная «Неделя» опубликовала его статью по земельному вопросу. При личном свидании редактор журнала П.А. Гайдебуров, вручая автору первый в жизни гонорар, посоветовал ему всерьез заняться литературной деятельностью. Этот короткий разговор укрепил Федора Андреевича в мысли заняться самостоятельными научными исследованиями, к чему он решил приступить сразу же по приезде в Одессу.

Каникулы после ухода из академии Федор Андреевич провел дома, в Деревянковке, радуясь положительным изменениям в жизни станицы, где за время его отсутствия у казаков появилось много новых земледельческих орудий, открылась еще одна школа и увеличилось число претендентов для поступления в средние и высшие учебные заведения. «И мы своего отправляем учиться!» — такими словами встречали его знакомые. Эти новые черты в жизни родных мест радовали его. В Новороссийский университет на естественное отделение Ф.А. Щербину зачислили только после сдачи дополнительного экзамена по одному из новейших языков, так как в свидетельстве, выданном Кавказской духовной семинарией, значилось, что там вместо них он изучал калмыцкий. В то время университет «гремел составом своих профессоров». Лекции читали знаменитые зоологи И.И. Мечников и А.О. Ковалевский, профессор физиологии И.И. Сеченов, геолог Н.А. Головконский, химик А.А. Вериго. Каждый из них не только внес огромный вклад в отечественную науку, но и имел колоссальное влияние на молодежь. В этом смысле переезд на юг нисколько не ущемил научных потребностей Щербины. Да и Новороссия историей своего заселения, украинской речью и ментальностью местных жителей во многом напоминала ему родную Черноморию. Здесь он чувствовал себя почти как дома.

Поначалу стипендию он не получал, поэтому ютиться пришлось в ночлежке для босяков. Совершенно неожиданно удалось устроиться репетитором в семью богатого поляка Дорожинского для подготовки его старшего сына Мирчика. После того, как мальчик успешно сдал экзамены, пришлось переселяться к товарищам в башню домовладельца Новикова на улице Карантинной. Несмотря на то, что друзья воссоединились, идейные дороги все более разводили «башенцев» в разные стороны. Возникли разногласия и с лучшим другом Григорием Попко. Федор Андреевич решил для себя, что далее устной пропаганды и пропаганды в печати, «как стимулов, будящих у людей сознание и моральные чувства», он не пойдет. Он считал, что в многонациональной России трудовая масса «не была подготовлена исторически к восприятию идеалов, идей и принципов социалистического характера». Не мог Федор Андреевич оправдать террор и убийства, к чему в конце своего развития придут его земляки Г. Попко и Ил. Волошенко.

Жандармам его выдал рабочий Тавлеев. В начале сентября 1876 года доносчик был убит кинжалом в саду загородного ресторана. На другой день Щербина был арестован по обвинению в убийстве. С большим трудом юноше удалось убедить жандармов, что он не мог совершить преступления, которое противоречило всем его нравственным принципам. Помогло обелить себя в глазах властей и выданное редакцией корреспондентское удостоверение газеты «Киевский телеграф», где он до ареста опубликовал несколько заметок. Этот документ отчасти объяснял его частое появление в среде рабочих, якобы для сбора необходимых каждому газетчику свежих новостей.

В феврале 1877 года Ф.А. Щербина женился на дочери купца второй гильдии, воспитаннице Мариинского женского института Ксении Семеновне Шаповаловой, с которой познакомился в первый год своего появления в Одессе и в семье которой был с самого начала общения принят с полным радушием. Шафером со стороны жениха был Грицько Попко, а со стороны невесты — ее младший брат Сеня. Молодые совершают свадебное путешествие на родину мужа, в станицу Новодеревянковскую. Это была и дань традиции, и наивная попытка избежать грозившей Ф.А. Щербине ссылки, которую он мечтал заменить пребыванием на родине, благодаря близкому знакомству с войсковым атаманом Н.Н. Кармалиным. Обласканные сестрой и братьями в родном доме и, подышав воздухом малой родины, они вскоре выехали в Екатеринодар. Здесь его настигла бумага, извещавшая об административной высылке молодого ученого на Север. Ксения Семеновна решила ехать вслед за мужем.

Местом ссылки стал Сольвычегодск, окаймленный вековыми лесами, на берегу «большой и красиво извивающейся реки Вычегды». Кормился городок за счет труда немногочисленного крестьянского населения. Молодожены нашли удобную и дешевую квартиру из двух комнат и кухни и зажили почти счастливой жизнью. Здесь, в Вологодской губернии, Федор Андреевич завершил работу над своей первой книгой «Очерки южнорусских артелей и общинно-артельных форм» и опубликовал в 1879 году две большие статьи о земельной общине. Появились они в журнале «Отечественные записки» в Ставрополе и натолкнули его на мысль заняться изучением крестьянской жизни. «В Сольвычегодске,- признавался он, — начаты были мои систематические научные и литературные работы и сложились мои основные взгляды на интересовавшие меня знания в науке, в литературе и в реальной жизни».

Сполна послужит казачьему краю

Пропущенные не по своей вине университетские курсы Ф.А. Щербина с лихвой компенсировал изучением народной жизни, несколько десятилетий отдав постижению артельных форм труда, общинного земледелия, земства. Свои кропотливые исследования он проводил на Кубани, в Вологодской и Воронежской губерниях, в Степном крае. Труды по экономике и социологии принесли ученому славу основателя российской бюджетной статистики. В 1904 году он был избран членом-корреспондентом Императорской Академии наук.

Чуть ранее, в конце 1902 года, кубанский казак принял предложение возглавить работу по написанию истории родного войска и возвратился домой, чтобы сполна послужить казачьему краю. В 1907 году он был избран депутатом от казачества в Государственную Думу России. Работая поочередно в Екатеринодаре и в имении Джанхот, Щербина за неполные два десятилетия создал ряд первоклассных трудов по истории, этнографии и экономике северокавказского региона, в том числе обессмертившую его двухтомную «Историю Кубанского казачьего войска». В годы революции Федор Андреевич остался верен казачьей идее, участвовал в работе Кубанской Рады, редактировал газету «Вольная Кубань», преподавал в созданном при его участии Кубанском политехническом институте.

В начале 1920 года в составе специальной делегации по хранению войсковых регалий Федор Андреевич Щербина выезжает за рубеж. Местом постоянного жительства он избирает Прагу. В братской славянской стране, оказавшей большую помощь беженцам из России, он преподает в Украинском вольном университете и Украинской хозяйственной академии в Подебрадах, где благодаря его заботам десятки кубанских изгнанников смогли получить профессию.

В последние годы жизни ученый читал лекции в Пражском (Карловом) университете. Он умер 28 октября 1936 года и был предан земле на Ольшанском кладбище чешской столицы, позднее его прах был перенесен в крипту кладбищенской Успенской церкви, построенной на средства эмигрантов.

Кубанский казачий вестник № 40 «Кубанские новости» 11.10.2008 г.