Флаг станицы Бриньковской         Герб станицы Бриньковской

«Между Родиной и родным краем существует неразрывная связь, любовь начинается с родной местности, расширяется затем до пределов всей страны. Любовь к родной станице питает любовь к Родине. Познать свою станицу, район, край, страну..., изучить их – значит любить ещё более глубоко…»

БРИНЬКОВСКИЕ ТАЛАНТЫ

ФЕДОР АНДРЕЕВИЧ ЩЕРБИНА (1849 – 1936 гг.)

КАЗАЧЬИ ГЕРОИ И СПОДВИЖНИКИ

Составил и подготовил А.В. Дейневич по изданию 1930 года (г. Прага), ст. Новодеревянковская, фото - В. Мудрак, станица Старощербиновская.

Предисловие.

Щербина Ф.А. для адыгейских и кубанских
историков пример глубокого знания и
объективного освещения истории родного края.

Х.Тугуз

Фондом памяти Ф.А. Щербины подготовлен и впервые в новейшее время переиздается сборник очерков крупнейшего кубанского историка, рассказывающих об отдельных эпизодах далёкой уже от нас Кавказской войны, сложного периода в истории русско-горских отношений.
   Существует два взгляда на длившуюся около семи десятилетий Русско-черкесскую войну: российская версия, рассматривающая покорение Западного Кавказа как войну оборонительную, вызванную необходимостью укрепить южные границы государства, обезопасить морские торговые пути, и версия горских народов, для которых война превратилась в национальную освободительную борьбу за свободу и независимость Родины, против геноцида со стороны российского царизма.
   «Получался как бы заколдованный круг, - писал Ф.А. Щербина, - горцы шли за добычей, подрывая экономическую жизнь казака, а казак мстил за это, разоряя горца. Столкновения начинались с мелких набегов и хищений горцев. За мелкими свалками следовали крупные дела. Стычки переходили в войну, собирались многочисленные скопища, посылались русскими грозные экспедиции в горы. И чем чаще и строже карали русские черкесов, тем ожесточённее черкесы производили набеги. Война то тлела чуть заметно, то разгоралась в крупное зарево. Пылали черкесские аулы, хлеб и сено, угонялся скот и приносились в жертву военному Молоху человеческие жизни».
   В истории дореволюционной России это была самая продолжительная и напряжённая война. «Более 77 тысяч русская армия потеряла в ходе боевых столкновений с горцами Северного Кавказа, - свидетельствует военный историк Ю. Балуевский, - такого числа потерь русская армия не знала со времён Отечественной войны 1812 года».
   Основываясь на исторических материалах, Ф.А. Щербина рисует читателю яркие примеры стойкости и героизма духа казаков, волею судьбы поставленных на службу Российскому государству.

А. Дейневич, член Краснодарского краевого благотворительного Фонда памяти Ф.А.Щербины


Казачьей общественности

Жизнь вне Родины, тяжёлые условия существования в эмиграции и особенно распорошенность казаков в Европе и в других частях света крайне неблагоприятно влияют на быстрые сношения и желательное единение казаков между собою. По мысли председателя Общества и его идейного руководителя старейшего казака-черноморца с Кубани профессора Ф.А. Щербины, правления Общества изучения Казачества и Союза кубанских писателей и журналистов решили произвести опыт единения и взаимоотношений между казаками всех войск в области казачьих деяний героического и высокоморального характера. Данные о героях казачьего духа в этом смысле слабо использованы печатью, но их очень много в казачьих архивах и ещё больше в семейных хрониках казаков и в устной передаче. По своему содержанию и колориту, согласно с общепринятыми моральными взглядами на борьбу за родину и защиту её населения, факты о героях казачьего духа имеют огромное нравственное и воспитательное значение для самих казаков и могут дать точные и правильные сведения о казачестве иностранцам, имеющим скудные, односторонние и нередко превратные представления о казаках с их демократическими учреждениями и историческим стажем народоправства, слагавшихся при неблагоприятных условиях.
   Наиболее подходящим способом связи казачьих писателей и читателей можно считать распространение сведений о казачьей жизни и деятельности в виде небольших и возможно дешёвых брошюр. Необходимо, чтобы для дальнейшего развития предпринимаемого дела, оно было обосновано именно на принципе взаимного общения казаков. Нужно, чтобы казаки не только читали, но и сообщали такого же рода, как в брошюрах, сведения для новых изданий из своих семейных хроник, циркулирующих среди казачьего населения рассказов, неиспользованных ещё сырых материалов и вообще делились указаниями на малоизвестные источники и на знающих лиц или известных рассказчиков о характерных подвижниках и эпизодах из казачьей жизни и деятельности. Особенно желательны сообщения о героях и подвижниках казачьего духа, участвовавших в последней мировой войне и в войне казаков с Советской Россией. В данном случае просьба к казакам, чтобы они присылали в Общество изучения казачества материалы и сообщения, не стесняясь формою изложения; важно, чтобы был точен факт и ясны условия его совершения.
   Предпринимаемым опытом правления двух казачьих культурно-научных организаций преследуют наряду с подъёмом казачьего духа и самосознания, цель не наживы, а образование своего денежного казачьего фонда, в который будут поступать все, за исключением самых необходимых расходов, излишки. С этою же целью будут предприняты и переводы казачьих изданий на иностранные языки, для содействия, при реализации которых, было бы желательно получить указания со стороны казаков, живущих в различных государствах и близко знакомых с условиями местной жизни и печатного рынка.
   Издания будут выходить отдельными брошюрами или сериями на русском и украинском языках. На первый раз взяты готовые показательные очерки из книги профессора Ф.А. Щербины «Очерки борьбы русских с черкесами», изданной в 1912 г. и представляющей библиографическую редкость. Материалы для очерков автор черпал главным образом из архивных источников, работая над составлением своих капитальных трудов - первого и второго томов «Истории Кубанского казачьего войска». Названные очерки помечены 1-м выпуском и из 35 очерков для настоящей брошюры взято лишь 12 эскизов, характеризующих различные роли и положения казачьих героев и подвижников в разных условиях.
   Приступая к делу, мы питаем искреннюю надежду на содействие в предпринимаемом опыте всех казачьих организаций, начиная с их верхов и до низов, в особенности казачьих станиц и передвижных организаций, соприкасающихся при передвижениях со своими собратьями казаками в разных местах эмиграции. Общее казачье дело в области казачьего героизма и подвижничества требует и общего содействия казачьих организаций при реализации его.

Правление Общества изучения Казачества и Союза кубанских писателей и журналистов. Прага. 1930.


От автора

Взятые из моей книги 12 очерков заключают уже в себе две характерные черты для той высокодраматической и переполненной ужасами эпопеи, которая называется Кавказскою войною с горцами и которая длилась непрерывно почти 70 лет. Фактическое содержание, взятое для этих очерков, даёт представления, с одной стороны, о жертвенной службе казаков в немногих, но ярких эпизодах казачьего героизма и подвижничества; а с другой, невольно наводит на мысль о двух периодах - о начале Кавказской войны и о пятидесятилетнем периоде мирной жизни после войны, при участии в обоих периодах горцев и казаков, в данном случае главным образом кубанских казаков и в слабой, по объёму материалов, степени терских и донских. Кавказская война началась с той поры, когда кубанские казаки заняли под свои территории и жилище земли, примыкающие с правой стороны Кубани.
   «Коли пани скубуться, у хлопців чуби тріщать», гласит украинская поговорка, приложимая и к Кавказской войне. В историческом ходе событий панами были Северный Левиафан, входивший в полную силу, и Южный Падишахизм, начавший пошатываться в своем величии - Россия и Турция, а хлопцами оказались живущие рядом соседи - горцы и казаки. В соседских взаимоотношениях горцы придерживались своей идеологии и обычаев, а казаки своих. Различия обуславливались степенью культурности тех и других. Горцы придерживались более примитивной военной идеологии и обычаев, чем казаки, и в этом различии крылись уже причины мелких столкновений и загоравшейся вражды, портивших взаимоотношения сторон.
Тем не менее, несмотря на столь резкие различия в военной идеологии и обычаях соседей - казаков и горцев, народ по обеим сторонам Кубани был народом. При занятии черноморцами своей территории, между ними и соседними черкесами были самые дружественные отношения: они мирно, бок о бок жили, навещали друг друга, а горцы, как старые хозяева в крае, наделяли черноморцев семенами, скотом, садовыми саженцами и другими предметами для постановки и ведения хозяйства. Добрые отношения продолжали существовать и тогда, когда появились конфликты в форме хищений скота у казаков и ночной поживы у них же. Возможно, что эти правонарушения могли быть ослабляемы и урегулируемы народным разумом и авторитетом, до войны при таких условиях дело не доходило и не в них крылись причины войны.
   Во взаимоотношения между казаками и горцами вмешались паны и повели дело по другой линии. Болыние государства - Россия и Турция, пустили в оборот войну со всеми её ужасами и лишениями. В результате войны большая часть горцев переселилась в единоверную Турцию, а меньшая осталась на родине. Вот тут-то непобедимая войною историческая эволюция сказала своё последнее слово. Менее чем через полстолетия, горцы и казаки в мирных условиях, без войны, окончательно сжились друг с другом. Когда наступил освободительный период после революции в России, и кубанские казаки быстро стали на собственные демократические ноги, вместе с ними стали единоправными и единомышленными членами и горцы. Когда же грянула война с большевиками, горцы пошли рука об руку с казаками против общего врага и так же, как казаки, жертвовали жизнью и достоянием за родной Кубанский край и независимость его полноправного населения.
   Таким образом, на заре XIX столетия, перед началом войны с горцами, войною быстро были придушены завязавшиеся добрые отношения казаков с горцами, а в начале XX века, после 50-летней совместной мирной жизни, горцы и казаки стали не врагами, а единомышленниками в своих жизненных потребностях и социальном строительстве. Факт высокого исторического значения. Произошёл огромный сдвиг в идеологии сожительствующих народностей. Прежние враги, несомненно, носят уже в себе близкие по идеологии задатки в духе общечеловеческих идеалов материальной культуры и духовного развития.
   Находясь в эмиграции, казаки в своих головах и сердцах вынашивают в данный момент мучительный вопрос: быть или не быть казачеству? Ни один казак, любящий свою родину и сложившиеся исторические условия и порядки своей демократической жизни, не ответит, конечно, отрицательно на этот вопрос.
   Приведу другую поговорку: «гуртом і батька добре бить», а ведь у казаков не родных, а непрошенных «батьків - ни проглянуть, ни продуть». Цур им! Казаки и без них уже совершили раз свой исторический акт. После революции в бывшей России они сразу же на началах народоправства построили свои демократические учреждения и органы самоуправления, но провели это не сообща, а обособленно каждым войском. Почему бы частично не повторить нечто маленькое, общедоступное, легко практически исполнимое, но по своей общеказачьей форме большое и показательное: в дополнение к имеющимся уже у казачьих научных организаций материалам, пусть казаки дадут с разных мест новые материалы -свои мнения, отзывы и факты казачьего геройства и подвижничества, а научные казачьи организации разработают и осветят то, что особенно дорого казаку и всякому культурному человеку - факты казачьего героизма и высоких моральных подвигов. У казаков есть что сказать и чем оживить себя и поднять бодрый дух у своих же братьев казаков. Казак казака видит издалека, попробуем, казаки, и говорить, по своей казачьей сноровке, сообща - не только вблизи, но и издали. Действуйте, казаки! Под лежачий камень вода не течёт.

Ф.  Щербина


I. ГЕРОЙСКАЯ СМЕРТЬ ТИХОВСКОГО и 146 СПОДВИЖНИКОВ ЕГО

Смерть Тиховского и ста сорока шести сподвижников его, сложивших головы в защиту родины, представляет классический пример геройских подвигов казачества на Кавказе. Люди пали в бою не из воинственного задора, а жертвою нравственного долга перед родиной и населением.

Дело происходило в январе 1810 года. Стояла суровая зима. Льдом покрылась глубокая и бурная Кубань. Благодаря этому, черкесам был открыт свободный доступ в Черноморию и они не замедлили воспользоваться удобствами переправы по льду через Кубань для набега.

Из Закубанья до казаков, стороживших кордонную линию, доходили в это время тревожные слухи. Мелкими и крупными партиями черкесы пробирались уже тайком в разных местах линии через Кубань, в Черноморию. В аулах за Кубанью шла деятельная подготовка к войне. Горец Хамыш сообщил 13 января есаулу Порохне, что в горах составлялось грозное военное ополчение черкесских племён для нападения на Елизаветинский и Павловский кордоны. Что-то жуткое, зловещее чувствовалось кругом, точно перед грозой.

И гроза разразилась 18 января.

В 9 часов утра сторожевой разъезд обнаружил переправу черкесов по льду Кубани, близ Ольгинского кордона. Черкесы шли на казачью линию огромной толпой. Это было то самое ополчение горцев, о котором пять дней тому назад Хамыш известил есаула Порохню.

Торжественно, с четырьмя распущенными знамёнами - двумя красными и двумя белыми, черкесское ополчение дружными рядами покрыло Кубань и её берега. Начальник сторожевого разъезда зауряд-хорунжий Жировой немедленно дал знать о появлении черкесов в Ольгинский кордон полковнику Тиховскому, незадолго перед тем отразившему скопище горцев. В это время через Кубань переправилось уже до трёх тысяч всадников. Черкесская пехота находилась ещё по ту сторону реки, готовясь вслед за конницей перейти по льду Кубань.

Часть переправившейся конницы сразу же бросилась к Стеблиевскому и к Ивановскому куреням, а часть заняла дорогу на Славянский кордон и отрезала все пути сообщения с Ольгинским кордоном. Общее число неприятелей было не менее 4000 человек. Горцы приготовлялись громить Ольгинский кордон.

Но в это время сам кордон пошёл навстречу горцам. Двести казаков, под командою полковника Тиховского, с одною трёхфунтовою пушкой, оставили кордон и храбро двинулись против трёхтысячного войска неприятелей. Произошло нечто невероятное по отваге и мужеству. Казаки спешились с лошадей и, оставивши их в кордоне, сами пошли к Кубани, чтобы сразиться с черкесами, густыми массами покрывавшими всю ближайшую местность.

Завязался бой трёхсот человек с тремя тысячами. Оглашая воздух громкими криками, черкесы надвинулись широкой лавиной на малочисленный казачий отряд. Казалось, что бурный поток черкесских наездников в мгновение ока сотрёт с лица земли горсть черноморских смельчаков.

Но раздался зловещий звук казачьего орудия и дружный залп двухсот ружей - черкесы смешались и невольно попятились назад. Целый ряд убитых и раненых горцев остановил атаку. Горцы бросились подбирать пострадавших. Казаки успели зарядить пушку и ружья. Раздался новый залп - и новые жертвы оказались в рядах нападавших черкесов.

Подобравши убитых и раненых товарищей, горцы начали отступать. Но как раз в это время к черкесской коннице присоединилась пехота, переправившаяся через Кубань. Горцы снова повели атаку против казаков. И снова грянувшая пушка и ружейный залп расстроили наступление черкесских всадников и пехоты. Казаки не уступали своей позиции и не упускали ни одного момента, чтобы держать в почтительном отдалении многочисленного неприятеля, не имеющего возможности вредить казакам одним ружейным огнём.

Так продолжалось сражение целых четыре часа. Казаки видели, что главная их цель была достигнута. Они успели задержать большую часть черкесского ополчения от набега на казачьи жилища. По-видимому, малочисленный казачий отряд так и должен был остаться до конца господином сражения.

Но вдруг показалась новая туча всадников. Это скакали черкесы, ограбившие Стеблиевское и Ивановское селения. На беду казаков, выстрелы привели новое тысячное подкрепление горцев с противоположной стороны - в тыл казачьему отряду. Одно это уже ставило в крайне рискованное положение отряд Тиховского. Но тут над казаками стряслась новая беда. У них не хватило ни пушечных, ни ружейных зарядов.

Когда перестали действовать казачьи ружья и пушка, горцы моментально окружили казачий отряд. Началась жестокая расправа озлобленных черкесов. Весь израненный полковник Тиховский скомандовал: «в ратища!» чтобы казачьими пиками пробить отряду дорогу к Ольгинскому кордону, в котором были заряды и можно было найти защиту.

Но конец сражения был короток: горцы задавили своею огромною массою малочисленный казачий отряд. Под ударами черкесских шашек пал прежде всего начальник отряда Тиховский. Убиты были хорунжий Кривошея, зауряд-хорунжий Жировой, 4 урядника и 40 казаков.

Благодаря наступившей темноте, есаул Гаджанов с урядником и 16 казаками успели уйти с места боя незамеченными, но многие из них тут же умерли от ран.

Сорок покрытых ранами казаков были взяты черкесами в плен. Пушку горцы торжественно повезли за Кубань, как трофей победы. Но за самую победу они заплатили так дорого, что им не пришлось праздновать её. Только на месте сражения у них оказалось 500 трупов, кроме раненых.

Так закончился кровавый бой Тиховского и его сподвижников с черкесами. С тех пор прошло более ста лет и былью порос беспримерный подвиг черноморских героев. Но на страницах казачьей истории никогда не угаснет святая жертва за родину и родное население и навсегда останется память о самоотверженном подвиге павших героев. Тиховский и его сподвижники - это наш казачий Леонид и наши казачьи спартанцы.

Но такое значение подвига Тиховского и его сподвижников долго было не оценено и не понято современниками. Одни черноморцы душою и сердцем чувствовали величие жертвы сложивших головы за родину казаков.

В 1848 году подполковник Барыш-Тыщенко возбудил ходатайство о постановке памятника Тиховскому и его сподвижникам. Но черноморцам не разрешено было открыть подписку между своими же казаками для сбора пожертвований на памятник.

Только жители станицы Новокорсунской, не спрашивая разрешения, соорудили в станичной церкви образ с надписями на нём имён Тиховского, Гаджанова, Кривошеи, Жирового, 4 урядников и 140 казаков.

Несколькими годами позже черноморцы снова вспомнили о Тиховском и его сподвижниках, и наказный атаман генерал Филипсон разрешил подписку пожертвований на сооружение памятника, но тогдашний главнокомандующий войсками князь А.И.Барятинский нашёл неуместным такое чествование казачьих героев на том основании, что все они были или убиты или изранены. Вместо монумента разрешено было поставить на месте битвы простой каменный столб с надписью о событии.

Наконец, в 1868 году войсковой старшина Вареник ещё раз попытался выхлопотать разрешение на сооружение памятника. На этот раз хлопоты черноморцев удались, и памятник был поставлен 23 ноября 1869 г.

Нужно было возбудить три ходатайства, чтобы в течение 21 года канцелярской переписки достигнуть столь скромного напоминания потомству о великом подвиге.

******************************

ІІ. ГЕРОЙ АТАМАН

Алексей Данилович Бескровный был атаманом Черноморского войска и неоднократно рисковал жизнью в боях, отстаивая сражавшихся наряду с ним казаков. В течение 28 лет своей боевой службы, он участвовал в 100 сражениях, много раз был ранен и так часто висел на волосок от смерти, что казаки называли его не Бескровным, а Бессмертным. В 1828 году Бескровный участвовал с черноморскими казаками в осаде Анапы.

Анапа была уже в руках русских. Наступил суровый, изобиловавший бурями октябрь. Дул сильнейший моряк, юго-западный ветер, превратившийся в свирепый шторм у Анапы. Море ревело, клокотало и волнами необычайной величины и силы бросало, как щепки, огромные суда. Буря сорвала с якорей стоявший у Анапы на брандвахте люгер и понесла его к берегу. Судно и люди были на краю гибели.

Чтобы лучше обезопасить судно от крушения и команду от верной смерти, моряки срубили на нём мачты и сняли с палубы всё, от чего парусило судно. Но близ берега оно неминуемо должно было погибнуть от огромных волн и сильного прибоя на скалистой отмели у обрыва. Напрасно моряки употребляли все усилия, чтобы удержать от крушения судно. Шторм, как игрушкой, вертел судном, заливая его волнами.

На берегу толпились солдаты, моряки, офицеры. В толпе шёл говор, строились предположения о том, как помочь морякам, но все беспомощно опускали руки и не знали, что делать, чтобы спасти гибнувших людей.

В это время к месту происшествия верхом на коне подъехал генерал Бескровный, в сопровождении нескольких всадников. Лишь только казачий атаман увидел, какой опасности подвергались моряки, как немедленно стегнул нагайкою лошадь и заставил её броситься в волны. Вплавь на лошади, окатываемый волнами и пеной, Бескровный приблизился к люгеру. За атаманом последовали верхом на лошадях войсковой старшина Могукоров, сотник Калери и урядник Чайтамиров; борясь с волнами, они ухитрились общими силами снять с люгера командира судна, мичмана и матросов и доставили их на берег.

Судно было оставлено в жертву буре, моряки спасены всадниками.

******************************

III. ВСЕ до одного

Этих всех до одного было 50 человек: сотник Гречишкин, 3 урядника и 46 казаков Кавказского полка. Дело происходило таким образом.

За Кубанью против Старой Линии было неспокойно. Горцы собирались в партию и готовились к набегам на линию. В сентябре 1829 года командующий войсками правого фланга Кавказской линии генерал-майор Антропов получил достоверные сведения, что темиргоевский князь Джембулат Айтеков с братом своим Шумафом составили партию отчаянных наездников в 500 человек. Джембулат пользовался широкою известностью в горах и на линии. Эти был смелый и искусный предводитель черкесских джигитов, производивших набеги на казачьи владения. Нужно было ожидать дерзкого нападения.

В целях предупредительных мер по охране линии, в станицы Григориполисскую и Темижбекскую, между которыми, по слухам, горцы предполагали прорваться на линию, послан был подполковник Донского войска Залещинский с 250 человеками резерва и с одним конным орудием. Сам генерал Антропов, с 300 солдат Навагинского полка и 200 кавалерии Кубанского казачьего войска, расположился у Прочноокопа, чтобы при первой же вести о движении горцев, переправиться через Кубань навстречу неприятелю.

В то же время полковник Навагинского полка Пирятинский, находившийся за Кубанью в укреплении на р.Псемаф и узнавший о готовившемся набеге партии Джембулата на линию, двинулся 14 сентября, с отрядом в 270 человек пехоты и 200 человек казачьей конницы, при двух орудиях, сначала к р.Фарсу, а оттуда 15 сентября по направлению к станице Тифлисской. Пирятинский, между прочим, имел в виду настигнуть партию 200 турок с двумя орудиями, под начальством турецкого паши Сеид-Ахмета. Партия эта, по слухам, находилась на пути следования отряда. Но никого - ни турок, ни черкесов, Пирятинский не встретил по дороге на Тифлисскую и расположил отряд близ Песчаного брода степной речушки Зеленчук или Терс.

Между тем, командир Кавказского полка подполковник Васмунд, получивши известие о движении отряда Пирятинского и ничего не зная о распоряжении генерала Антропова, приказал сотнику Гречишкину произвести с казаками поиск неприятеля между Кубанью и Лабой.

В это время значительная часть Кавказского полка была отвлечена из станиц, и Гречишкин мог составить отряд только из 39 казаков станицы Казанской и 20 казаков станицы Тифлисской. С этими силами он переправился 14 сентября через Кубань и двинулся к Зеленчуку.

Казаки шли на рысях, ничего не подозревая. Вдруг в одном из оврагов, близ Песчаного брода на Зеленчуке, их окружила партия горцев в 500 человек, прежде, чем передовые разведчики успели прискакать к отряду Гречишкина. Гречишкин с казаками попал как бы в ловушку и не имел возможности двинуться ни вперёд, ни назад, ни в сторону без того, чтобы не вступить в борьбу с многочисленным неприятелем.

Оказалось, что близ Песчаного брода, но в разных местах были три отряда - в одном, скрытом от наблюдений месте, остановился отряд полковника Пирятинского, в другом, также укромном месте, скрывался Джембулат Айтеков с своими наездниками, а в третьем со стороны Кубани делал поиск небольшой отряд Гречишкина. И каждый отряд не осведомлен был о близости остальных двух.

Черкесы, для которых не было никакого сомнения, что они одолеют казаков, не бросились, однако, сразу на них. Дело в том, что Джембулат Айтеков был кунаком, личным приятелем сотника Гречишкина. Гречишкин славился между казаками и черкесами храбростью и отвагой. Это был великан-казак, отличавшийся необычайной физической силой и неустрашимостью. Отважный и храбрый Джембулат не мог иметь иного кунака. Он по-своему любил и уважал Гречишкина.

-Так вот где, Андрей, нам с тобою пришлось встретиться! -крикнул будто бы, по рассказам черкесов, Джембулат, заметивши издали своего кунака Гречишкина.

Обычай куначества свято соблюдался черкесами. Взять кунака из сакли черкеса можно было, лишь перешагнувши через труп хозяина сакли. Нанести оскорбление кунаку, посягнуть на его жизнь или имущество, в пределах владений его приятеля, значило одно и то же, что сделать это самому приятелю, который отвечал за жизнь и благосостояние кунака в своей сакле и владениях. Кунак при этих условиях был его кровником, членом семьи. Но раз кунак переступал порог сакли или границу владений приятеля, обычай снимал с этого последнего обязательства охраны. Кунак не был уже гостем, так тщательно охраняемым родовым обычаем.

Но само собою разумеется, что естественное чувство дружбы тесно связывало кунаков вне их саклей и владений. Кунаки всюду поддерживали друг друга - в боях и в чужой стороне. То же естественное чувство дружбы и личной приязни заставило Джембулата приказать горцам не трогать казаков Гречишкина. Джембулат рассчитывал переговорами сохранить жизнь кунака.

Но напрасно он уговаривал Гречишкина сдаться ему, ввиду малочисленности казачьего отряда; напрасно он доказывал своему приятелю, что в этой сдаче лично для Гречишкина нет ничего постыдного, что сам он, Джембулат, и его наездники прекрасно знают действительную цену Гречишкину, как храброму и отважному воину; напрасно он убеждал кунака, что иного исхода нет, так как оба они, Джембулат и Гречишкин, предводительствовали двумя военными и враждебными один другому отрядами.

Гречишкин, прекрасно говоривший по-черкесски, решительно заявил кунаку, что ни сам он, ни казаки не сдадутся без боя, не отдадут себя живыми в руки противника. Заняв своим маленьким отрядом боевую позицию, он приказал казакам сбатовать*} лошадей кольцом и залёг в этом круге с казаками за лошадьми, как за барьером.

Удивительное зрелище скрещения народного обычая с воинственным пылом происходило на глазах черкесов и казаков.

«Сбатовать» лошадей - значит уложить их на землю.

Черкесы прекрасно понимали чувство своего джигита-вожака и в то же время негодовали на него за медлительность, столь несвойственную ему. Казаки видели и отчётливо сознавали, как постепенно раскрывалась перед ними пропасть военной случайности, могущая в каждую минуту поглотить их. Сам Джембулат находился в ужасном душевном настроении; он не мог одновременно спасти кунака и быть предводителем преданных ему горцев.

Между тем ропот между черкесами рос и усиливался. Долго не получая приказаний от Джембулата атаковать казаков, они вдруг, точно по чьему-то мановению, с гиком бросились на казаков. Джембулат остался на месте и не принял участия в бое. Казаки залпами из ружей не допускали горцев перебраться к ним через живой барьер из лошадей.

Началась усиленная перестрелка между черкесами и казаками. Черкесы, пользуясь усиленным превосходством над казаками и более выгодным положением, издали расстреливали казачью команду, посылая в неё сотни пуль. Казаки не сдавались.

Тогда кто-то из черкесов упрекнул в нерешительности своего предводителя. В Джембулате вдруг проснулся отважный наездник, слава о котором гремела в горах. Он быстро построил черкесов и, обнаживши шашку, поскакал на казачий отряд.

На этот раз завалы из лошадей не спасли казаков. Первым через барьер перескочил на своём чудном скакуне Джембулат. Но тут же он ранен был пулей. Шашка выпала у него из рук и, как нарочито, упала к ногам кунака Гречишкина. Несколько черкесов быстро схватили предводителя и помчались с ним в безопасное место. Но предводитель сделал своё дело. Он перешагнул через барьер, а за ним и его всадники.

Началась расправа победителей с побеждёнными. Гречишкин и сорок казаков были убиты из ружей, одного урядника черкесы поразили стрелами и двух из фальконета. Живых и убитых казаков черкесы изрубили с таким ожесточением, что впоследствии оказалось очень трудным сложить из отдельных частей целые трупы.

Головы, руки, ноги и другие части тел казаков и черкесов были так смешаны в одну общую массу, что почти невозможно было узнать, какая часть какому трупу принадлежала. Казалось, что здесь дрались не люди, даже не звери, а какие-то злобные чудовища, у которых не было ничего человеческого, - ни любви, ни сердца, ни жалости, ни милосердия.

«Казаки пали все до одного», - сказано было в одной из военных реляций. Так и было, когда ушли отсюда черкесы с раненым Джембулатом, 84 убитыми всадниками и 32 ранеными. На месте побоища лежали одни трупы.

Ещё перед началом боя Гречишкин послал казака с вестями в станицу Казанскую. Там не оказалось казаков и отряд Гречишкина не дождался помощи. Но когда, наконец, казаки явились на место побоища и начали разбирать трупы убитых, то между ними нашлись с слабыми признаками жизни три казака - Василий Русинов, Зиновий Пахомов и Климентий Дейкин. Это были живые трупы, лишённые возможности двигаться.

У Василия Русинова прострелены были обе ноги пулями выше колен навылет, с повреждением костей; грудь разрублена шашкой в двух местах; четыре шашечных раны зияли на голове и две на шее.

У Зиновия Пахомова обе ноги прострелены были пулями в четырёх местах навылет, с повреждением берцовых костей; шашечных ран оказалось на голове четыре, на шее две, на груди четыре, на спине три, а одно плечо было совсем разрублено.

Климентий Дейкин весь был покрыт шашечными и кинжальными ранами; их было восемнадцать.

Так жестоко расправились черкесы с противниками.

Трупы 30 казаков отправлены были для погребения в родную Казанскую станицу, а сотник Гречишкин с остальными казаками похоронены в братской могиле близ своей станицы Тифлисской.

На братской могиле по дороге в станицу Тифлисскую стоит надмогильный памятник, прикрывающий прах храбрых линейцев и свидетельствующий о том, как жертвовали собою казаки во время Кавказской войны.

******************************

IV. НА РАЗВЕДКЕ

Пластун и разведка однозначащие понятия. Пластун был всегда впереди - и в походе, и при охране границ, - и всегда прежде других узнавал о движениях неприятеля. Но быть впереди значило подставлять грудь врагу и рисковать жизнью.

Разведка, о которой будет речь ниже, произведена была в 1830 г., в то время, когда формировались пластунские команды. В июне этого года генерал Бескровный предпринял экспедицию за Кубань против горцев. «Для разведок и наблюдения за горцами, - доносил наказной атаман Бескровный командующему войсками генералу Емануелю, - я организовал партию в 40 пеших казаков, отличных стрелков, храбрейших в делах с неприятелем и расторопнейших, называемых пластунами». Пять пластунов - Яким Шкара, Антон Шеремет, Степан Ермоленко, Грицько Семак и Фёдор Шринский, -направились, по поручению Бескровного, 22 июня на рассвете по большой дороге за Кубанью к укреплению Афипскому. По этой дороге очень часто проходили в укрепление и обратно транспорты и части войск. Поэтому черкесы всегда зорко следили за дорогой, и ни одному транспорту, ни одной военной колонне не удавалось пройти без того, чтобы не выдержать целого ряда стычек с горцами. Одни пластуны умели проходить по этим местам незамеченными.

На этот раз пластунам, однако, не посчастливилось. Их заметили горцы. Последних было в партии не менее 60 человек. Казалось, не могло быть никакого сомнения, что 60 вооружённых всадников легко справятся на открытом месте с 5 пешими противниками. С гиками бросились черкесы на пластунов. Пластуны по команде старшего из них, Якима Шкары, свернули с дороги и залегли в бурьяне. Черкесы, прекрасно знавшие меткость пластунских выстрелов, сразу переменили приёмы нападения. Вместо стремительно начавшейся атаки, они издали окружили со всех сторон пластунов и криками требовали, чтобы те сдались.

«Гайда! Гайда!» - кричали они, что означало: «Выходите! Сдавайтесь!»

Пластуны притаились и ничем не обнаруживали своего присутствия. Они ждали удобного момента, когда горцы подвинутся к ним на выстрел. Черкесы волновались и неистово кричали. Более нетерпеливые из них придвинулись, наконец, на такое расстояние, на которое могли «достать» пластунские ружья. Над бурьяном, где заседали пластуны, взвился дым. Грянули выстрелы. Два горца пали мёртвыми. Товарищи бросились подбирать убитых, но пластуны успели зарядить ружья и новым залпом убили ещё двух черкесов. На выручку к убитым прискакало ещё несколько всадников, и опять пластуны убили по выбору трёх.

Таким образом, в течение нескольких минут, у черкесов выбыло 7 человек. Горцы опешили и благоразумно вышли из линии пластунского огня, продолжая кричать и угрожать издали.

Пластуны ползком стали отступать назад вдоль дороги, в расчёте на приближение к ним их отряда, в котором по выстрелам могли уже узнать, что разведчики столкнулись с врагом.

И на самом деле, в это время уже скакал на выстрелы сам генерал Бескровный с казаками. Черкесы, заметивши это, бросились бежать. Но Бескровный успел нагнать их, и казаки взяли в плен шапсугского дворянина Ногая Шеретлука, служившего раньше лазутчиком у русских, и двух рядовых черкесов. Бескровный всегда заботился о том, чтобы без нужды, даже в горячем бою, не убивали и не увечили противников, а брали их в плен. Храбрые же и неустрашимые пластуны остались даже не оцарапанными черкесскими пулями, благодаря своему умению прятаться в бурьянах.

Сообщая об этом подвиге пластунов генералу Емануелю, генерал Бескровный просил представить к награде всех пятерых храбрецов за их отважную и умелую защиту от врага. Но оказалось, что два пластуна имели уже георгиевские кресты за подвиги, соединённые с пожертвованием собственной жизнью.

******************************

V. НА ВЫРУЧКУ АТАМАНА

В январе 1830 года командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал Емануель предпринял поход в горы против черкесов. Одна часть войск, под личным начальством Емануеля, направилась в земли свирепых абадзехов, а другая, под командою наказного атамана Бескровного - во владения неукротимых шапсугов.

Отряд Бескровного проник в обширные шапсугские леса на р. Дехач. здесь произошёл целый ряд стычек казаков с шапсугами, которыми предводительствовал шапсугский дворянин Маамкирей Цоко-Моко, необыкновенно энергичный и отважный горец. Как вожак, он был серьёзным противником храброго казачьего генерала. Окруживши наши войска, не в меру растянувшиеся в густом лесу, шапсуги наносили чувствительный урон отряду. Ожесточённый бой кипел во многих местах и достиг крайней степени напряжения.

Маамкирей, с отборными всадниками, приблизился, под прикрытием леса и кустарника, к одному из взводов артиллерии. Черкесы стремительно оттеснили казаков, защищавших артиллерию, убили двух лошадей, ранили двух артиллеристов и схватились за орудие, чтобы утащить его с собою. Но в это время сюда же прискакал Бескровный с казаками, которые отбросили горцев в сторону и отняли у них орудие. Черкесы дали тыл, а казаки погнались за ними.

В порыве преследования Бескровный с несколькими казаками отдалился от отряда, а к бежавшим горцам подоспела значительная помощь. В подавляющем количестве черкесы окружили казачьего атамана с маленькой группой казаков.

Казаки начали отступление, отражая неприятеля пиками. Бескровный сражался в переднем ряду. Горцы нарочно застрелили под ним лошадь. Пеший генерал был окружён со всех сторон черкесами, решившими взять его в плен живым. Это, быть может, спасло Бескровного от явной смерти. Схвативши пику, он с искусством стал защищаться ею от целой толпы.

Это заметил предводитель горцев Цоко-Моко и поскакал к Бескровному. Горцы дали дорогу своему вождю, чтобы он лично расправился с казачьим генералом. Бескровный тоже заметил противника и, в то время, когда Маамкирей мчался к нему, раздался выстрел, произведённый Бескровным из пистолета. Конь взвился на дыбы, а Цоко-Моко свалился с него мёртвым.

Тогда к Бескровному бросились разом два горца, жаждавших отомстить атаману за смерть их вожака, но Бескровный заколол обоих поочерёдно пикой. На смену убитых двинулись другие горцы. Пика генерала моментально была изрублена черкесскими шашками в куски. Атаман вынул из ножен шашку и ранил ею несколько горцев. Но и горцы перестали щадить казачьего генерала. Его ранили в грудь, раскроили ему шашкой голову, повредили череп и нанесли глубокую рану в правое плечо. Несмотря на эти раны, отличавшийся необычайною физическою силою атаман всё ещё владел шашкою и отражал ею удары горцев.

Заметивши опасное положение наказного атамана, несколько казаков и офицеры Могукоров и Золоторевский поскакали к многочисленной толпе неприятеля. К Бескровному было трудно пробраться. Могукоров, сам родом черкес, едва успевал отражать сыпавшиеся на него удары. В этот момент разжалованный из офицеров казак Сотниченко врезался в толпу горцев и дал возможность и Могукорову двинуться за ним. Поражая черкесов шашками, они схватили на руки обессилевшего от напряжения и лишившегося от потери крови чувств Бескровного. К ним на помощь бросились остальные казаки. Одни из них рубили черкесов, другие падали под их ударами, но все вместе старались образовать живую стену, за которою укрыли лишившегося сознания атамана.

Одни получили при этом глубокие раны, другие поплатились жизнью, но храбрый атаман был спасён от смерти.

Казаки сделали своё дело. Полагаю, не надо пояснять, кто здесь был героем - один ли атаман Бескровный, или же и те, которые его спасли и жертвовали за него жизнью?

******************************

VI. ЗАБОТЛИВЫЕ ТОВАРИЩИ

На страницы печати в своё время занесён был поразительный случай трогательного отношения черноморских пластунов к убитому товарищу. Люди, привыкшие с мужеством глядеть в глаза смерти, не могли перенести издевательства неприятеля над трупом убитого товарища и решили пожертвовать, в крайнем случае, другою жизнью, чтобы прекратить опозорение мертвеца.

Дело происходило в 1855 году под Севастополем, при необычайной обстановке жестокой войны.

Четвёртый бастион, на котором служили пластуны, дальше других укреплений вдавался в черту неприятельской осадной позиции и, поэтому, нёс больше потерь, чем другие укрепления. Особенно сильно вредила ему неприятельская мортирная батарея, устроенная в земле на расстоянии всего на штуцерный выстрел от бастиона. Когда 28 ноября, было заключено между воюющими сторонами перемирие на несколько часов для уборки убитых, главнокомандующий князь Меньшиков и начальник севастопольского гарнизона граф Сакен прибыли на четвёртый бастион.

Возник вопрос о причинах больших потерь на этом бастионе. Вице-адмирал Новосельский, как на главную причину, указал на подземную неприятельскую батарею. Началось общее обсуждение вопросов, с помощью которых можно было бы уничтожить батарею, но никто ничего подходящего не указал. Тогда присутствовавший при этом совещании начальник пластунов Головинский скромно заметил, что просто надо пойти и взять батарею.

- А сумеете ли вы сделать это с вашими казаками? - спросил его граф Сакен.

Головинский ответил утвердительно и предложение его было принято.

Вечером того же дня составился отряд охотников из 390 казаков, 50 моряков и около 100 человек солдат. В полночь пластуны, по приказанию Головинского, поползли по направлению к неприятельским траншеям и высмотрели расположение караулов. При глубокой тишине и со всевозможными предосторожностями, ознакомившиеся с расположением караулов пластуны повели отряд в обход неприятельских караулов. Когда охотники подошли к траншее, то после дружного залпа по неприятельской цепи, бросились в траншею, а затем и на батареею.

Пока поднялась тревога по ближайшим неприятельским линиям, были заклёпаны три медных мортиры. Заметивши это, урядник-пластун Иван Герасименко, силач, имевший более аршина в плечах, сказал: «Жаль, братці, добро так нівичить; краще забрати його собі» и поднявши одну из трёх незаклёпанных ещё мортир, выбросил её наверх. Его примеру последовали другие.

Таким образом, охотники, отступая на четвёртый бастион, захватили с собой три мортиры. Кроме того, были взяты 14 пленных, в числе которых были один полковник и один поручик, а также ружья, одежда, ранцы и пр. Отряд быстро отступил на бастион, выдержавши ужасный ружейный огонь уже у рва четвёртого бастиона. Казаки потеряли 8 человек убитыми и 5 ранеными; три пластуна были убиты в первой свалке в траншее и там остались.

На другой день замечена была из ближайшего к неприятелю ложемента проделка цивилизованных противников, глубоко возмутившая пластунов. К наружной стенке у траншеи был приставлен спиною убитый накануне в свалке пластун Ерофей Кобец с таким расчётом, что казаки, стреляя по траншее, по необходимости должны были расстреливать шальными пулями своего убитого товарища. Между тем и вызволить труп убитого не было никакой возможности, так как пули сыпались градом из неприятельской траншеи.

Тогда пластуны дождались ночи и, прикрепивши к поясу молодому пластуну Порфирию Семаку длинную верёвку, велели ему ползти к неприятельской траншее и привязать её к ногам убитого товарища. Вслед за Семаком был послан другой пластун, который должен был подтаскивать верёвку и заменить Семака в случае, если бы был убит этот самоотверженный казак.

К счастью, Семак благополучно исполнил взятую на себя обязанность и, избежавши неприятельских выстрелов, буквально-таки под дулами неприятельских ружей, привязал к ногам покойника верёвку. Далеко за полночь возвратились обратно оба посланных пластуна.

Затем товарищами покойного осторожно, хотя и не без запинок был притянут убитый и выставленный на позор Кобец к казачьему ложементу, откуда был взят на руки и на другой день похоронен.

Так Семак с товарищем исполнили свои обязанности. Поступки этого рода кроются глубоко в нравственной природе человека.

******************************

VII. СМЕРТЬ ХОРУНЖЕГО БИРЮКОВА и 48 ХОПЁРЦЕВ

В боевой жизни казаков на Кубани часто слепой случай заставлял казака или биться с врагом до последнего напряжения и остаться победителем, или же сложить голову в непосильной борьбе. Позволить черкесу взять в плен вооружённого казака считалось позором, да и самый плен грозил рабством и всеми ужасами подневольного положения у враждебных людей.

При таких условиях случилось происшествие 30 марта 1842 года у р. Харпачук, в одной версте от р. Болыного Зеленчука. Здесь случайно столкнулись 49 казаков под командой хорунжего Бирюкова, с150 горцами всадниками, возвращавшимися с набега, и дело сразу приняло такой оборот, что ни та, ни другая партия не могли избежать столкновения.

Ночью, накануне 30 марта, горцы ворвались в Баталпашинскую станицу, сожгли 6 дворов с разного рода имуществом, 86 саженей станичной ограды и ушли от преследования. Кто были эти горцы и в каком количестве, никто не знал. Поднялась тревога по линии, пошли разного рода слухи между казаками.

Когда до начальника Хумаринского участка Бирюкова дошли преувеличенные слухи о нападении горцев на Баталпашинск и о мнимом пленении казачьего населения, то он немедленно поскакал с 64 казаками и двумя урядниками к Зеленчукам, в расчёте перерезать путь горцам. Дорогою лошади у 13-ти казаков пристали. Бирюков отослал их обратно на линию, оставив команду в составе 51 человека.

Хопёрцы поскакали дальше. Но на р.Харпачук, приблизительно около нынешней станицы Исправной, они неожиданно наскочили на партию горцев в 150 всадников. Отступать было некогда и некуда. Пославши донского урядника и хопёрского казака Фенева с вестями в станицу Баталпашинскую, Бирюков приказал оставшимся с ним казакам спешиться и «сбатовать лошадей», то есть уложить животных на землю. Эти живые туши и составили то укрепление, за которым укрылись хопёрцы, на виду стремительно мчавшихся к ним горцев.

После обмена выстрелами с обеих сторон, в результате чего оказались убитые и раненые, черкесы и казаки вступили в рукопашный бой. С обеих сторон были обнаружены необычайное мужество и самоотвержение и вместе с тем жажда борьбы и разрушительные стремления. Казалось, люди озверели и потеряли человеческие свойства. Смерть косила своею острою косою людей направо и налево, не считаясь ни с казаками, ни с черкесами. Казаки прикладами убивали горцев, горцы шашками сносили головы казакам. Снисхождению и пощаде не было места.

Но всему бывает конец. Горцы своею численностью задавили казаков. Ни один хопёрец не сдался в плен. Только казак Сидор Мельников, весь израненный, каким-то чудом вырвался из этого адского побоища и успел ускакать в Баталпашинск.

Когда из Баталпашинска прибыл отряд на место битвы, глазам казаков представилась полная ужаса картина. На месте побоища лежало 19 убитых лошадей и 49 казачьих тел. Все казаки были раздеты донага, обобраны и на телах их зияли запёкшиеся кровью раны. У каждого из павших казаков было по несколько таких ран. Были раны огнестрельные, рубленые шашками, колотые кинжалами. На теле Бирюкова оказалось 8 пулевых ран, 8 кинжальных и 7 сабельных. В кровавом бою и зверском ожесточении горцам, быть может, казалось и этого мало.

Убитых хопёрцев отвезли в Баталпашинскую и Беломечетскую станицы. Большая часть убитых состояла из жителей последней.

Их похоронили здесь в братской могиле.

******************************

VIII. ГУРТОВЫЙ, РОГАЧ и ЧЕРНЕГА

Это были черноморские пластуны, которые до тонкости знали пластунское дело и крепко соблюдали основное его правило -действовать сообща и не выдавать друг друга.

В июньскую тёмную ночь, когда, при новолунии, небо было покрыто мрачными тучами и когда пешие черкесы имели обыкновение ползком, как змеи, пробираться в станицы в надежде поживиться казачьим добром, - Гуртовый, Рогач и Чернега заняли залогу у плетня станицы Елизаветинской.

Пластун любил секрет или залогу. Притаившись где-нибудь в укромном месте, он зорко следил за всем, что происходило в окружности, всё высматривал, ко всему прислушивался, всё узнавал. В самые опасные, поэтому, минуты пластун, находясь в залоге, не только успевал хорошо разобраться в окружавшей его обстановке, но и придумать тот или другой наиболее подходящий к данному случаю план действий.

Гуртовый, Рогач и Чернега превосходно знали местность у своей станицы и близь Кубани. Опытные пластуны были уверены в том, что в такую ночь черкесы непременно явятся в станицу. Очень уж подходящая для воровских похождений была ночь.

Разместившись на известном расстоянии друг от друга, так, чтобы можно было охватить наибольшее пространство для наблюдения и незаметно подать условный сигнал друг другу при надвигавшейся опасности, пластуны превратились всецело в слух и во внимание.

Малейший шорох, игра тени, беспорядочное кружение в воздухе летучей мыши, отдалённый лай собаки, лёгкий топот животного, - всё, что действовало на слух и глаз пластуна, не ускользало от его внимания. Особой остротой у пластунов отличался слух. Сидя в кустарнике или в камышах, пластуны «на хруст», то есть по шороху, убивали диких кабанов и пристреливали черкесов.

Время клонилось к полуночи. Гуртовый, Рогач и Чернега точно исчезли куда-то. Ни звука, ни малейшего движения не слышно было там, где они сидели. Но каждый из них с напряжением следил за тем, что происходило в станице и возле неё, разгадывая по звукам, где, что случилось.

Но вот Гуртовый особенно насторожился. Вдали, по направлению к Кубани, раздался какой-то странный звук, точно кто-то чихнул. «Черкес!» - подумал пластун. Раздалось снова сдержанное, подавленное чихание. Это ясно расслышал Гуртовый.

Он издал мышиный писк. Рогач и Чернега ответили тем же с двух сторон, и ползком бесшумно приблизились к звавшему их товарищу. Молча, Гуртовый прицелился из ружья в том направлении, откуда слышалось чихание. Товарищи поняли, куда надо направить внимание, и все трое стали терпеливо ждать, что будет дальше.

Скоро для пластунов выяснилось, в чём было дело. К станице подкрадывался не один черкес, а целая партия. Она, по-видимому, была близко от залоги. Её движения периодически то совершенно затихали, то снова проявлялись слабым шорохом. Горцы, очевидно, в свою очередь, осторожно двигались, чтобы не нарваться на разъезд или на залогу, и прислушивались к тому, что происходило в станице.

Снова Гуртовый приподнял ружьё и повёл головой направо и налево к сидевшим рядом с ним товарищам. Рогач и Чернега считали Гуртового старшим и слушались его команды. Мгновенно они также приподняли ружья. Прошла минута. Гуртовый опустил ружьё. Товарищи сделали то же. Не наступила ещё пора стрелять.

Несколько раз Гуртовый собирался стрелять и всё не мог уловить надлежащего момента. Когда, наконец, он в последний раз приподнял ружьё и заметил, что и товарищи его утвердительно закивали головами, то скомандовал: «пли!».

Раздалось три выстрела. Кто-то не то свалился, не то бросил что-то тяжёлое на землю. Послышалась шипящая речь черкесов, и вдруг в нескольких десятках шагов от пластунов осветилось широкой полосой небольшое пространство. Это черкесы ответили залпом пластунам по тому направлению, откуда раздались три выстрела. Но опытные пластуны, как только спустили курки, сразу залегли в канаву у станичного плетня, и черкесские пули просвистели над ними. Только Гуртовый впопыхах не успел прибрать ноги, и шальная пуля угодила ему в пятку.

По выстрелам черкесов пластуны могли уже судить о размере черкесской партии. Им почудилось восемь ружейных, слившихся в один, выстрелов. Черкесская партия была невелика и пластуны решили преследовать её. Теперь они уже не таились, и с криком «ура!» бросились к черкесам. Долгое, напряжённое молчание как бы перешло в энергию, которой дрожал каждый мускул пластунов. К тому же они были дома, у себя возле станицы, откуда казаки, несомненно, дали бы помощь, услышавши выстрелы.

Ночь несколько спутала расчёты пластунов. Тремя выстрелами они рассчитывали отделаться от трёх противников из черкесской партии, а как после оказалось, ранили только двух.

Обе стороны разрядили уже огнестрельное оружие. Заряжать снова некогда было. Пластуны надеялись на привинченные к ружьям штыки, черкесы полагались на шашки.

Черкесы всё же стали уходить, но казаки настигли их. От Рогача и Чернеги не отставал и раненый в ногу Гуртовый. Нога ныла и болела, постол из кожи дикого кабана, крепко привязанный к ноге ремешками, был полон крови. Но недаром раненый носил фамилию Гуртовый, то есть артельный, товарищеский. Он не мог допустить мысли о том, что его верные товарищи останутся в бою одни, без него.

С первого же натиска пластуны так насели на черкесов, что один из горцев пал под ударами штыков, а другой был ранен. Таким образом, из партии у черкесов выбыло четверо; осталось ещё шесть человек - «по два на брата», по выражению пластунов. Но у черкесов были раненые и убитый. Нужно было горцам позаботиться о них. Шансы пластунов от этого увеличивались.

Ожесточённая свалка в темноте началась возле убитого черкеса. Обычай не позволял черкесам оставить труп убитого товарища в руках неприятеля, и они всячески старались захватить его с собой. Казаки не давали убитого. Те и другие были настороже друг против друга, и когда одни пытались нанести удары, другие искусно отражали их

Черкесам нельзя было, однако, терять времени. С минуты на минуту к пластунам могла подоспеть помощь из станицы, и тогда вся партия черкесов должна была или сложить головы, или же позорно сдаться в плен. Горцы по необходимости вынуждены были оставить на месте боя убитого товарища и стали уходить с ранеными по направлению к Кубани. Темнота помешала пластунам преследовать врагов. Черкесы успели уйти в заросли к Кубани, пластуны, избавивши станицу от партии хищников, не решились рисковать дальнейшим преследованием при неблагоприятных для них условиях. В кустарнике или в камышах, под прикрытием ночной темноты, у горцев мог быть резерв. К тому же раненый Гуртовый стал ослабевать от большой потери крови.

«Ну их!» - решили пластуны. Главное было сделано -неприятель прогнан. Пластуны повернули назад в станицу.

Приказом по войску от 30 июля 1853 г. исполнявший обязанности наказного атамана Черноморского казачьего войска генерал-майор Кухаренко благодарил Гуртового, Рогача и Чернегу за совершённый ими подвиг по защите станицы.

******************************

IX. МОРЕХОДНАЯ КАВАЛЕРИЯ

В одну из свирепствовавших в 1848 году бурь на Чёрном море была сильно повреждена казённая лодка, попавшая к скалистым берегам близ мыса Дооб и укрепления Кабардинки.

Лодка стояла на якоре, но когда разразилась буря, шкипер обрубил канат от якоря и направил лодку к черкесскому берегу. Судно прибило волнами к ущелью Чусхаб, но к самому берегу оно не могло пристать, дул сильнейший моряк и, при небольшом морозе, прибой волн был так силён, что не было никакой возможности сойти с судна на берег. Один из матросов рискнул покинуть судно - и утонул на глазах товарищей.

Вблизи пострадавшего судна находился черкесский аул Чусхаб. Чусхабцы, заметивши крушение судна, немедленно дали знать в Новороссийск об этом. Для спасения экипажа и судна из Новороссийска послана была на рысях команда из 40 донских казаков и за нею рота солдат.

Казаки прибыли на место происшествия далеко раньше пехотинцев и решили немедленно спасти моряков. Но как это сделать? Не было иного средства, как превратить казачью кавалерию в мореходную и с помощью её снять с судна моряков. Так рассудили донцы и кликнули клич, кто возьмётся это сделать. Из 40 человек вызвалось 15 охотников поплыть в море на лошадях за погибавшими моряками.

Но первая же попытка в этом роде окончилась полною неудачей. Сухопутная кавалерия не освоилась ещё с мореплаванием. Волны сшибали казаков с лошадей и остальным казакам приходилось спасать вместо моряков своих же товарищей.

Но казаки не опустили рук. Снова и снова гнали они лошадей вперёд в волны, - и снова и снова свирепые волны выбрасывали обратно на берег людей и животных. Мокрые добровольцы выбивались из сил и дрожали от холода.

Неужели казакам придётся признать себя побеждёнными морем? Что же тогда скажет им Синий Дон? Донцы не могли допустить мысли о невозможности одолеть доброму всаднику волны. До судна было так недалеко. Казалось, стоило только подать руку, чтобы спасти погибавших моряков. Подумали-подумали обескураженные донцы и остановились на средстве, с которого следовало бы начать экспедицию в море. Вместо того, чтобы держаться в воде друг за друга и за лошадей, нужно было сделать из лошадей живой плот. Казаки пустили в ход уздечки и подпруги, связали ими лошадей и, держась за ремни, казачьей «лавой» двинулись к судну.

На этот раз спасовали морские волны перед казаками. Донцам удалось пробраться к самому судну и снять шкипера, матроса и гвардиона с судна. Но море жертв хотело. Бушующие волны вырвали из рук спасителей шкипера - и он погиб в волнах.

Пример такой самоотверженности облагораживающим образом подействовал и на черкесов. Черкесы забыли свою вражду к русским и всячески старались помочь донцам спасти погибающих. Мало того собственно. Чухабцы вооружились и стали на защиту имущества с погибшего судна, когда удалились русские и когда на место происшествия явились другие горцы и хотели разграбить выброшенные на берег вещи с судна.

Что сталось с черкесами? Они заразились подвигом героев, рисковавших жизнью из-за спасения ближних. Иного объяснения нельзя дать, потому что чусхабцы сохранили вещи не для себя, а для тех, кому они принадлежали.

Так заразителен бывает добрый пример.

******************************

X. БАБА - КАВАЛЕР

В шестидесятых годах, в базарные дни в г. Екатеринодаре, можно было часто встретить старуху казачку, на груди у которой красовался военный орден Св. Георгия. Старуха была высокого роста и прекрасного сложения. Она ходила медленною самоуверенною поступью, с приподнятой головой, и держала себя с достоинством, как человек, знавший себе цену. Чуть заметная улыбка скользила у её по лицу, когда в базарной толпе раздавался чей-либо голос: «Дивись! дивись! Баба з хрестом!» Это льстило старухе. Она гордилась своим знаком отличия.

Баба-кавалер, как называли её на базаре, привозила из соседней станицы продукты своего хозяйства в Екатеринодар для продажи. Все у неё охотно покупали масло, сметану и яйца. И много рассказов ходило о ней, из которых впоследствии я слышал от одного из казачьих офицеров следующий.

Когда черкесы убили мужа у старухи, она была ещё молодой женщиной и осталась в семье одна с малыми детьми. Она не упала духом, не стала ныть и жаловаться на судьбу, не ожидала помощи со стороны, а крепко взялась за хозяйство. Оставшийся после мужа скот был сбережён, посевы производила она со своими малышами, хлеб молотила и сено возила также сама с детьми. Только косарей приходилось ей нанимать, но на это она умела припасать деньги. Одним словом, хозяйство спорилось у казачки и казачка сходила за казака.

Так казаком она и держала себя. Когда требовалось, то выставляла подводу в станичное правление, возила арестантов или солдат и давала хату под постой. Даже военной частью занималась. За ружьём мужа она ухаживала не хуже любого пластуна, чистила и смазывала его, умела заряжать и разряжать и держала в исправности все принадлежности к ружью - отвёртку, баранчик, жирницу и шомпол. Когда она выезжала со двора в поле, то брала с собою ружьё, бережно укладывая его на возу рядом с собою, чтобы оно было во всякую минуту под рукою, делала это точь-вточь, как её покойный муж.

Казаки иногда, шутя, спрашивали казачку: «Що це у тебе, Марино?» показывая на ружьё.

Самопал, - невозмутимо отвечала она.

А ми думали рогач, - шутили казаки.

Еге ж! - спокойно она обрывала казаков.

- I на що ти таскаеш ружже з собою? - приставали казаки. - Побачуть його у тебе черкеси, однімуть, та тебе ж із нього і убьють!

- Нехай попробують! - говорила вызывающе Марина. Казаки шутили, а сами был уверены, что при случае Марина

может дать сдачи хоть и черкесу.

И такой случай действительно произошёл.

Осенью Марина ехала на быках с пустым возом в поле за тыквами, которые хорошо уродились в этом году, и думала о том, как она откормит ими к Рождеству старую свинью и какие прекрасные колбасы и сало получатся из откормленной свиньи. Она так замечталась, что не заметила, как подошёл к возу черкес и как он взобрался даже к ней на воз.

Черкес был вооружён и, по-видимому, намеревался овладеть быками и казачкой. Он несколько раз бросал взгляд в сторону Кубани, намечая спуск к реке. Он был уверен, что джигиту легко справиться с женщиной и бесцеремонно потянулся к ней.

Марина оторопела, увидевши черкеса у себя на возу, но ловко отпихнула от себя непрошенного гостя, толкнувши его так удачно в грудь, что он чуть не свалился кубарем с воза. «Що його робить?» - мелькнуло в голове Марины. «Попробую прогнать его», - подумала она, но сообразила, что, пожалуй, он не поймёт русского языка. Вдруг блестящая мысль озарила её голову. Марина припомнила подходящее, казалось ей, черкесское слово.

- Якши* з воза! - обратилась она к черкесу.

Черкес оправился от толчка и с улыбкой повторил: «Якши! Якши!» Он понял Марину в том смысле, что казачка спрашивала его, хорош ли тот тумак, которым она угостила его, и весело рассмеялся, покручивая лукаво головой.

- Чого ж ти зуби скалиш? - напустилась Марина на черкеса. - Толком кажу тобі: якши з воза, ну - й, якши!

Черкес снова уселся на воз и, показывая на войлок, оказавшийся у него под сиденьем, твердил с улыбкою: «якши! якши!»

- Ось тобі, - озлилась казачка и запустила в него поленом, которое подобрала она по дороге.

Марине почему-то казалось, что это был мирный черкес и что с ним, как с своим человеком, женщине дозволяется расправиться по-домашнему.

Но черкес вспыхнул, как порох, он понял, что казачка не шутит с ним. Прошипевши: «Яман*, марушка!» - он вынул шашку из ножен и с угрожающим видом поднял её вверх, но в тот момент, когда сверкнула шашка, Марина успела вытащить из-под войлока ружьё, и когда шашка опустилась на Марину, казачка со всей силы ударила штыком в живот черкеса и произвела одновременно выстрел.

От двойного удара черкес грохнул на возе мёртвым, но и его шашка захватила плечо Марины, причинивши ей рану.

Марина крепко стянула себе раненое плечо, уложила черкеса на возу, прикрывши его войлоком, и поехала обратно в станицу. Здесь она направилась прямо в станичное правление и передала казакам убитого черкеса, рассказавши, как было дело.

Через месяц храбрая казачка награждена была военным орденом.

Я не знаю, к какой казачке относится этот рассказ, получивший уже характер легенды, сказания. Но, обучаясь в уездном училище в Екатеринодаре, в детстве я неоднократно видел на базарах бабушку-казачку с Георгием на груди и знал, что она была из станицы Пашковской. Многие из моих сверстников, наверное, и теперь ещё помнят её.

Есть и другой более близкий, может быть, к действительности происшествия в Пашковке, вариант о бабе-кавалере, появлявшейся в шестидесятых годах на базарах г. Екатеринодара.

Черкесы, узнавшие о временном отвлечении из станицы большой части мужского служилого населения, произвели ночью набег на станицу. Баба-кавалер была в то время уже вдовою и, с появлением черкесов в станице на улицах, стала на защиту собственного двора и имущества. Выведя из стойла пару волов, она привязала их на виду вблизи входных дверей в хату и против входа из улицы во двор через ворота. Первый же черкес, увидевши пару рослых волов, бросился через ворота во двор, чтобы захватить так легко, казалось, дававшуюся в руки добычу. Но лишь только он показался вблизи волов, как казачка, занявшая выгодную позицию в сенях у входных в хату дверей, выстрелом из ружья положила на месте неприятеля. Той же участи подверглись и другие охотники за соблазнительными волами.

Вот за этот хитрый приём расправы с черкесами казачка и получила военный орден Св. Георгия. И это, конечно, возможный и характерный для того времени военной вражды случай. Обстоятельства нередко слагались так, что когда черкесы, в поисках за поживой, нападали на близлежавшие к Кубани станицы, то с ними сражались не только женщины, но и дети. По крайней мере, в детстве, я не раз слышал об этом. И нет ничего невозможного, что женщины и дети также проявляли свою долю героизма и подвижничества.

Примечания:* Яман - гадкий, худой. Якши - хорошо.

******************************

XI. ВОСКРЕС ИЗ МЁРТВЫХ

На Джигинскую батарейку, расположенную в устье Джиги или Кубани, 18 марта 1834 года явилось два черкеса. Они просили урядника, командовавшего батарейкой, послать кого-либо из команды на ту сторону Джиги, где находились будто бы черкесы-перебежчики, желавшие перейти в Черноморию к казакам. Урядник, взявши с собою одного казака, лично отправился на лодке к противоположному берегу реки.

Здесь черкесы завели с ним оживлённый разговор. Урядник, стоя в лодке, из предосторожности не выходил из неё, разговаривая с горцами. Вдруг один из них быстро выхватил пистолет и в упор выстрелил из него в урядника. Как сноп свалился урядник в реку.

Сидевший в лодке казак быстро оттолкнул её от берега и ещё быстрее погнал её на противоположную сторону Джиги. Он благополучно прибыл к Джигинской батарейке, и передал, как черкесы убили урядника и как сам он едва спасся от черкесов. Пожалели казаки о товарище уряднике, пожелали ему царство небесное и вечный покой и быстро снарядили погоню за вероломными черкесами.

Весть об убитом черкесами уряднике разнеслась и по другим укреплениям. Узнали об этом и товарищи казаки, находившиеся в ближайшем Джеметейском укреплении, расположенном на другой стороне Кубани. И здесь казаки пожалели доброго товарища и пожелали ему царство небесное и вечный покой.

Между тем убегавший в суматохе казак Джигинской батарейки не заметил, как черкесы извлекли из реки урядника и повезли его с собою. Посланная за ним в погоню казачья команда не догнала черкесов и не могла выяснить, куда делся урядник. Думали, что его увлекло течением воды куда-нибудь дальше.

Когда черкесы вытащили из воды урядника, он оказался жив, но серьёзно ранен в бок. Сообразительный черноморец решил воспользоваться этим обстоятельством и стал изображать из себя человека, безнадёжно раненого. Когда черкесы привезли его в ближайший аул, он сделал вид, что рана не позволяет ему ни встать, ни сесть. Черкесы не решились везти пленника дальше, чтобы сильнее не разбередить ему раны. Это уже было выигрышем для черноморца: он был близко от батарейки.

Черкесы усердно ухаживали за больным и лечили его рану в надежде на хороший выкуп или сбыт его в Турцию.

Прошло девять дней со времени происшествия на Джиге. Утром 27 марта часовой на Джеметейском укреплении заметил, как кто-то пробирался к укреплению. Сначала дозорный подумал, что это подкрадывался к укреплению черкес, но неизвестная фигура подавала какие-то знаки.

Извещённые об этом казаки бросились к таинственному незнакомцу. Лишь только приблизились к нему, фигура поднялась, приложивши обе руки к одному боку.

- Та це ж джигинській урядник! - воскликнул один.

- Я! - послышался слабый ответ.

- Воскрес, значит, из мертвых? - не утерпел черноморец, чтобы не сострить в этом случае.

- Воскрес! - произнёс слабым голосом беглец и, показывая на рану, которую он охватил руками, в изнеможении упал на землю. Рана ещё не зажила и напряжение, потребовавшееся больному для того, чтобы совершить побег, обессилило его.

Но рана впоследствии зажила и воскресший из мёртвых урядник продолжал служить на линии.

******************************

XII. МИКИТА ЛИТВИН

Микита Литвин был десятилетний мальчик, сын вдовы. В этом возрасте он считал себя самостоятельным человеком и сердился, когда мать называла его уменьшительным Микитка. Какой он, в самом деле, Микитка? Отца его убили черкесы, мать была беззащитной женщиной, двое братишек - совсем малыши и никого больше в доме; он ведь самый большой.

Живой и сообразительный мальчуган, поэтому, держал себя свысока со сверстниками и, в случае каких-либо недоразумений, храбро вступал в драку и дрался до последней возможности. Если противник был сверстник, Микита тузил его молча и сам не плакал, когда ему было больно от ударов соперника; а если на Микиту нападал взрослый, то Микита кусался, царапался, дрыгал ногами, кричал и плакал, но не сдавался. Неприлично было сдаваться лицу, стоявшему во главе семьи.

Ходил Микита, когда хотел и куда желалось ему. Выйдет за курень, пойдёт по степи и разгуливает вдали от жилья, без малейшей боязни и смущения. Сколько раз мать пыталась пугать Микиту черкесами, мальчик не обращал на эти предостережения никакого внимания.

В 1814 году черкесы мелкими шайками проникли далеко в черноморские степи, забирали пленников, угоняли скот и грабили одинокие хутора. Одна из таких партий случайно захватила вдали от куреня и Микиту Литвина. Микита начал было кричать и брыкаться ногами, но старик черкес вынул из ножен огромный кинжал и поднёс его к самому носу сопротивлявшегося Микиты - и Микита смолк и покорно сел на круп лошади сзади черкеса.

Пленного Микиту черкесы повезли в горы и водворили в семье старика - сурового и требовательного горца. Микиту плохо одевали, ещё хуже кормили и заставляли всё делать - и воду таскать, и дрова рубить, и за скотом ходить, и старой марушке прислуживать. И вот тут-то свободный казак Микита Литвин и почувствовал неволю. Ни пойти куда-нибудь, ни даже выглянуть из сакли черкесы не позволяли Миките, а в первое время так и привязывали его крепко на ночь.

Микита подумал-подумал и стал послушным мальчиком. Весёлый нрав, быстрое выполнение поручений и приязненное, без всякой тени враждебности, обращение с хозяевами скоро создали Миките довольно сносное положение. Особенно благоволили к нему черкешенки. Микита умел увеселять их то песнями, то танцами, а иногда в сакле старого черкеса он давал целое представление: становился на голову и ходил на руках, поднявши вверх ноги и вызывая весёлый смех.

Когда Микита несколько освоился с черкесским языком и понял, что черкешенки желали знать, как его зовут по имени, то не без важности буркнул: «Микита». - «Мекет?» - переспросили его черкешенки. - «Мекеке!» - шутливо ответил мальчик. С тех пор черкесы дали Миките кличку «Мекеке».

Микиту стали пускать на улицу и в аул. Сначала черкесские мальчики недружелюбно относились нему, щипали его и, выкрикивая: «мекеке! мекеке!» указывали на большого уличного козла. Козёл имел огромные рога и сильно бодался. Черкешата, поэтому, боялись подходить к нему.

Но Микита был не труслив. Наклонившись всем корпусом вперёд и расставивши у головы руки наподобие рогов, он пошёл прямо на козла, издавая громкое: «мекеке! мекеке!» Козёл в свою очередь важно опустил рога к земле, но не двигался с места. В этот момент Микита вдруг одним прыжком очутился на спине животного, вцепился в его густую шерсть руками и, когда ошеломлённый козёл с рёвом «ме! ме! ме!» помчался по улице, Микита громко орал: «мекеке! мекеке!»

Проделка Микиты привела в восторг черкешат. Они сразу изменили отношение к нему и приняли в свою компанию. С тех пор Микита стал вожаком у черкешат, придумывая им всевозможные игры и шалости.

Так мало-помалу Микита завоевал себе доверие и улучшил своё положение. За ним не следили и без нужды не стесняли его.

Скоро потом Миките поручили пасти скот со взрослыми черкесами, и Микита начал осваиваться с горами и лесистою местностью. К концу года Микита знал окрестности аула на много вёрст и то направление, по которому надо было бежать на родину.

И вот в одно время, когда старый бжедух, набравши шайку удальцов, отправился на набег в Черноморию, Микита, захвативши достаточно провизии, большой кинжал старика и лучший его пояс, ночью ушёл из аула. Когда на другой день утром черкешенки хватились Микиты, он был далеко по направлению к Кубани, ловко прячась от встречи с горцами. На третий день побега он переправился верхом на бревне через Кубань и явился на кордон к казакам.

Что сталось с Микитою после, неизвестно, но в архиве Кубанского казачьего войска значится, что в 1815 году выбежал из плена мальчик куреня Переясловского Микита Литвин.

ПЕРЕВОДЧИК СТРАНИЦ САЙТА (Translator of pages of a site)

СТАТИСТИКА

Яндекс.Метрика

Flag Counter Твой IP адрес
Hosted by uCoz