Черноморские казаки вышли из последней Запорожской Сечи и населили нынешний свой край в 1792 году. К первобытному их населению, состоявшему из двадцати тысяч "куренных" или служилых людей, присоединились по времени — горсть запорожцев, вышедших из Турции под именем Буджацких казаков, и два поселка добровольных выходцев из-за Кубани — черкес и татар. Сверх этих маловажных приселений сделаны были три раза значительные переселения на землю черноморцев малороссийских казаков из губерний Полтавской и Черниговской.

С самого начала, в 1792 году, перешло на Черноморье 13 тысяч строевых казаков и при них до 5 тысяч душ женского пола. Затем вследствие особых мер правительства подошло еще врастяжку в виде отсталых до 7 тысяч семейных и бессемейных казаков, находившихся на поселении в разных местах Новороссийского края после упразднения Запорожской Сечи. Это население коренное.

В позднейшее время возникли в пределах Черноморья два приморские поселения с особыми сословиями, не имеющими ничего сходного с сословием казачьим. Мы будем касаться их только в показании статистических цифр, общие же сведения и заметки о разных сторонах народного быта и характера будут относиться всегда к господствующему сословию казачьему.

К нему прибыло:

В 1808 году до 500 добровольно возвратившихся из Турции Буджацких казаков, старинных сечевых односумов черноморцев.

В 1809—1811 годах переселенцев из малороссийских. губерний, Полтавской и Черниговской, 23089 мужского и 16672 женского пола Ауш.

В 1821—1825 годах вторых переселенцев из тех же губерний 20274 мужского и 19689 женского пола душ.

В пятилетие, 1845—1850 годах, третьих переселенцев из тех же и отчасти из Харьковской губернии да разных вольноприписных, все-таки из Малороссии, до 8500 мужского и 7000 женского пола душ.

Малороссийские казаки, из которых набиралась Запорожская Сечь во все время ее существования,— кровные родичи черноморцам, а потому приселения их как ни были они значительны, не внесли никакой разноплеменности в население коренное, и в настоящее время весь войсковой состав черноморского народонаселения носит одну физиономию, запечатлен одной народностью — малороссийской. Самые инородцы (черкесы и татары), численность которых не простирается далее одной тысячи мужского пола душ, исчезая в массе господствующего населения, уже достаточно оказачились. Немало удивляет захожего русского человека, когда черкес заговорит с ним языком Пырятинского уезда. "Что за диво! —думает русский человек.— Нельзя сказать, чтоб был хохол, а говорит — из рук вон".

Черноморцы говорят малороссийским языком, хорошо сохранившимся. На столько же сохранились под их военной кавказской оболочкой черты малороссийской народности в нравах, обычаях, поверьях в быту домашнем и общественном. Напев на клиросе, веснянка на улице, щедрованье под окном, жениханье на вечерницах, и выбеленный угол хаты, и гребля с зёлеными вербами, и вол в ярме, и конь под седлом — все напоминает вам на этой далекой кавказской Украине гетманскую Украину, Наливайка и Хмельницкого.

Мыслю, следственно, существую,— сказано о немцах, по крайней мере, сказано это у них. Пою, следственно, живу — может быть сказано о племенах славянских. Так, старая песня гетманской Украины живет неразлучно с поколениями народа, перенесшего своих пенатов с Днепра на Кубань, и звучит она тысячеустной повестью о славных делах и высоких качествах праотцов в завет правнукам, далеко ушедшим от предковских могил...

За исключением небольшого числа инородцев, все черноморские жители войскового состава исповедуют греко-русскую веру, за неприкосновенность которой их прадеды пролили потоки крови в борьбе с нетерпимостью польского католичества. Расколов нет. Жертвующая преданность народа к церкви беспредельна. Не бывает наследства, самого скромного, из которого бы какая-нибудь часть не поступила на церковь. В этом отношении черноморцы остаются верны святому обычаю своих предков: от всех приобретений меча и весла приносить лучшую часть храму Божию.

Инородцы, в войсковом составе находящиеся, принадлежат к последователям суннитского магометанства: татары — по задушевному верованию, черкесы — по имени. Здесь кстати будет заметить, что как шапсуги, к племени которых принадлежат черноморские черкесы, так и другие закубанские горцы слабо привязаны к исламу и недалеки от религиозного индефферентизма. Когда первый, еще не знавший, как взяться за свое дело, эмиссар Шамиля, Хажди-Магомет, явился среди абадзехов (в 1841 году) и заговорил к ним с высоты корана о правоверии, то дворяне, бывшие в числе первых его слушателей, пожали от недоумения плечами и холодно отозвались, что такие речи прилично выслушивать только муллам, а не благородным уоркам (дворянам). Не дженет и гурии корана, а страх стыда и желание известности в своем общежитии,— чтобы не сказать, чувство чести и жажда славы,— одушевляют черкесского уорка на битвы и опасности. В недавние годы умер у абадзехов стодвадцатилетний старец, последний представитель того времени, когда горцы не были еще мусульманами, даже и по имени. Позднейшая турецкая пропаганда, наложившая клеймо ислама на окружавшие старца поколения, не имела над ним никакого действия. Первое вино неудобно вмещается в старый мех. Наконец, в последние минуты жизни абадзехского Мафусаила муллы приступили к нему с увещанием, чтобы, по крайней мере, в другой мир явился он правоверным, если не хотел быть таковым на сем свете. Ветхий днями горец не сдавался, и служители корана решились испытать над ним последнее средство: пламенным словом стали они рисовать воображению умирающего картины рая и ада, до которых оставался ему один только шаг и между которым проход так узок, как лезвие шашки. Тогда умирающий пришел в волнение, закрыл глаза рукой и последним оставшимся у него голосом проговорил: "Не хочу в ваш ад, не хочу в ваш рай, дайте мне спокойно уйти в то место, куда ушли добрые и честные люди — мои сверстники". И через минуту ушел.

Всех жителей в пределах Черноморья, обоего пола:

Казачьего сословия — 1650001

Городовых сословий портового города Ейска — 20000

Немецких колонистов — 220

Итого — 185220 душ

В этом числе значится 860 душ обоего пола крепостных дворовых людей, большая часть которых предназначена к поступлению в казаки.

Оставляя в стороне город Ейск и немецкую колонию, войдем в особенное рассмотрение казачьего населения. В вышепоказанной общей цифре 165 тысяч заключается мужского 85000 и женского пола 80000 душ. Из двух миллионов трехсот тысяч удобной в пределах Черноморья земли — за указанными отводами ее для кордонной линии, портового города Ейска и немецкой колонии, для войскового дворянства и духовенства, для почтовых станций и скотопрогонных дорог, для рыболовных, соляных и нефтяных промыслов, для мельниц и других отдельных надобностей и, наконец, в запасе для имеющего увеличиться народонаселения — приходится в действительный надел казаков по шестнадцати десятин на душу мужского пола.

В естественном движении казачьего народонаселения средним числом родится 5300 душ, браком сочетается 1250 пар, умирает 4000 лиц. Приращение составляет 1300 лиц в год.

Число умирающих к числу живущих относится как 1:41.

Число заключаемых браков к общему числу жителей относится как 1:132.

Число рождающихся к общему числу жителей относится как 1:31.

Все вообще жители Черноморья, как казачьего, так и других сословий, населяют три города, одну немецкую колонию, шестьдесят три куреня или станицы, пять поселков и до трех тысяч хуторов. Среди этого населения находятся две монашеские пустыни: мужская и женская.

В числе 63 куреней считаются и города Екатеринодар и Тамань, потому что они имеют двоякое учреждение — городское и куренное.

У черноморцев старого времени, как равно и у запорожцев, куренем называлась казарма, не только в смысле здания, но еще более в смысле помещавшейся в ней самостоятельной части войска, поставленного на походную ногу, мобилизованного. Каждый курень имел приписанное к нему село или несколько сел, откуда снабжался жизненными припасами. С 1803 года, по заменении куреней, в смысле частей войска, полками, название это осталось при селах, которые в позднейшее время стали называться и станицами для сходства с другими казачьими войсками. За название станиц первые ухватились канцелярии, и с такой поспешностью, как за замену слова сей словом этот.

Курени носят те же названия, какие исстари существовали в Запорожском войске. Из них лежащие по Кубани, на линии, укреплены окопом и огорожею в защиту от нападений горцев. Число дворов в курене простирается обыкновенно от 200 до 1000.

Край заселен неровно: на одной полосе народонаселение легло слишком густо, на другой слишком редко. Первая из этих крайностей не представляет никакой соразмерности между числом жителей и подлежащим им по 1 положению количеством земли.

Во всех показанных городах, куренях, поселках и хуторах состоит: церквей 70, с монастырскими, из них десять каменных, остальные деревянные, мечетей 3, войсковых домов каменных до 30, деревянных и турлучных 140, общественных запасных хлебных магазинов 60, соляных магазинов до 4, почтовых станций 25, лавок каменных до 1100, деревянных до 600, трактиров 10, питейных домов до 200, бань публичных 14, кузниц 150, заводов рыбоспетных до 200, кирпичных до 30, черепичных 2, кожевенных 6, салотопенный 1 и маслобойных 3, мельниц водяных 70, ветряных 750, домов обывательских до 32000. |

Между обывательскими казачьими строениями каменных не встречается почти вовсе, деревянные очень редки, земляные, то есть сложенные из землебитного кирпича или просто из просушенного дерна, находятся на Таманском острове да по берегам Азовского моря и р. Еи, где почва по своей сухости и тягучести оказывается годной для подобного рода строений. Господствующие же у черноморцев постройки суть турлучные или мазанковые, в состав которых входит гораздо меньше леса, чем глины. Врываются в землю столбы, называемые сохами, и на них накладывается сверху "венец", то есть бревенчатая связь, служащая основанием кровельным стропилам и матице. Стенные промежутки между сохами заделываются плетенкой из камыша или хвороста. Редко положенные от матицы к венцу доски с камышовой поверх их настилкой образуют потолок. Этот остов здания получает плоть и кожу из глины, смешанной с навозом. Если это жилище пана, в нем будет окон очень много, вдвое больше против того, сколько нужно; если урядника, то при нем будут присенки, крылечко на двух столбиках, вроде козырька при фуражке. Новые присенки при старой хате показывают, что шапка хозяина еще недавно украсилась урядничьим галуном. Если в хате порядок и довольство, то на дымовую трубу будет надет деревянный островерхий колпак с петушком вместо кисточки, поворачивающимся по ветру. "У богатого козака дымарь с крышкою, а в убогого лоб из шишкою". Турлучные постройки не должны быть, во-первых, обширные и высокие, а во-вторых, войсковые, или, что одно и то же, казенные. В первом случае они не будут иметь надлежащей прочности, а во втором — неудобны тем, что требуют непрерывного ремонта. Трещина показалась в потолке — мазка; косой дождь ударил в стену — еще большая мазка, а пропущена мазка — здание пошло валиться. Потом столбы, на которых держатся потолок и крыша, скоро подгнивают в основании, и здание косится ползет врозь. Последнее неудобство могло бы быть устранено с помощью жидкого стекла, если бы покрывать этим стеклом концы столбов, врываемые в землю,, что делало бы их недоступными гниению. Как бы то ни было, но турлучные жилища, особенно в этом непостоянном и нездоровом климате, тяжелы: всякая сырость и порча воздуха задерживаются в них долее, и многолюдная семья не может в них дышать так легко, как в деревянной избе. Четвероногие "черкесы" кладовых и чуланов предаются в них хищничеству с большим удобством, они прокладывают себе скрытые пути внутри самых стен, от основания до потолка. Да и самое производство постройки не привлекательно— что-то вроде горшечного дела, и если бы Диоген явился не в Афинах, а в Черноморье, то эмблемой человеческого приюта избрал бы он не бочку, а глиняную макитру(большой кувшин с широким отверстием, замечательно, что у закубанских горцев архитектура тоже турлучная, хотя и живут они среди лесов. Подобные парадоксы можно объяснить не иначе, как застарелыми привычками народа, жившего когда-нибудь на другой местности, под другими условиями. В Закавказском крае встречаются поселения, которые, будучи расположены между лесами, употребляют на топливо кизяк, а не дрова). Но покамест еще только такие жилища доступны средствам черноморцев. Их безлесный край осужден снабжаться строевым лесом издалека: с Дона и из-за Кубани, от горцев. На Дон — далеко и дорого, а на Кубани, по военным обстоятельствам, не всегда бывает лес в привозе. Первые оседлые обитатели Черноморья, казаки екатерининского века, не находя приюта на поверхности обнаженной пустыни, зарывались в землянки — и эти мрачные, сырые убежища делались могилами для целых тысяч новосельцев.

Однако ж выгода глиняных жилищ та, что их нелегко берет огонь. Поэтому пожары довольно редки, не только в куренях, но и в городах, которых, как было уже упомянуто, три, а именно: Екатеринодар, Тамань и Ейск.

Екатеринодар - главный город в земле черноморских казаков, при реке Кубани, в 220 верстах выше ее, устья, в 62 от крепости Усть-Лабинской, в 260 от Ставрополя и в 1400 верстах от Москвы. У горцев Екатеринодар называется "Бжедугскяль", то есть Бжедугский город, по ближайшему его соседству с бжедугским народом.

Местоположение города, болотистое и нездоровое, представляет мало удобств для обитания не только городского, цивилизованного, но даже самого простого и близкого к природе. Осенью и весной, нередко даже и среди зимы, улицы города бывают наполнены топями, почти непроходимыми. Тогда воз с тяжестью проехать по ним не может. Вследствие чего базары, на которые привозятся съестные припасы для пропитания городского населения, учреждаются вне города, и кому с какого угла надобно въехать в город, тот туда и направляется с поля, хоть бы для этого приходилось околесить верст десять. В то печальное время на главнейших площадях образуются озера, и люди, не любящие шутить, утверждают, что видят на них диких уток. Одна только привычка казаков ездить смело верхом по самым опасным, закрытым неровностям делает такое затруднительное положение городских сообщений выносимым. Но горе страннику, заброшенному судьбой или службой в войсковой город, во время растворения в нем пятой стихии! Извозчиков и заведения нет, да хотя б и были, все равно оставались бы без практики.

Общая всему краю климатическая болезнь — лихорадка, спорадическая и эпидемическая, преимущественно гнездится и развивается в главном городе, при основании которого, на виду хищного неприятеля, внимание казаков было поглощено одними тактическими соображениями. Спасибо, что попалось им в те поры место, обойденное с трех сторон болотами, за которыми можно было заснуть спокойно. Это же место было покрыто лесом. Лес рубили и около пней, без дальних хлопот, "будовали" хаты.

Много трудов было уложено на осушку города посредством канав, но это нисколько не помогло, потому что площадь, занимаемая городом, приподнята у краев и вдавлена посредине. Вид ее поверхности сравнивают с блюдом и находят, что сколько она удобна для огорода, столько же невыгодна для города.

Екатеринодар, так названный во имя блаженной памяти Государыни Екатерины II, основан в 1794 году. В протоколе об основании его сказано: "Ради войсковой резиденции, к непоколебимому подкреплению и утверждению состоящих на пограничной страже кордонов при реке Кубани, в Карасунском куте, воздвигнут град". Как видите, целью "воздвигнутия града" была опора кордонной стражи! Ныне в этом отставшем от современного значения граде насчитывается до 2000 домов, то есть хат, изваянных из глины вышеобъяснимым способом и покрытых камышом и соломой. Частных каменных зданий ни одного, деревянных под железной крышей несколько. Хаты стоят в таких положениях, как будто им скомандовано "вольно, ребята": они стоят и лицом, и спиной, и боком на улицу, Какая в каком расположении духа или как какой выпало по приметам домостроительной ворожбы, предшествовавшей ее постановке. Одни из них выглядывают из-за плетня, другие из-за частокола, третьи, и немногие, из-за дощатого забора, но ни одна не выставится открыто в линию улицы. Напротив, большая их часть прячется в глубь двора, сколько можно догадываться, по сознанию своей некрасивой и бедной наружности. В хатах и дворах соблюдается чистота, на улицы выбрасывается сор, где и лежит он, пока поглотят его лужи. Эти улицы, кроме дарового света луны, когда он есть, не знают другого освещения. В начале нынешнего столетия они были очень широки и по бокам ровны. Теперь ширина их несколько сузилась и бока сделались зубчаты, словно речные берега, испытавшие частые обвалы. И действительно, их непрочные заборы недалеко отошли от рыхлых берегов какой-нибудь степной речки. Эти частокольные и плетневые заборы, подгнивая в своем основании, часто требуют перестановки, а каждая перестановка, неизвестно для какого именно общего блага, выдвигает их вперед, все ближе и ближе к фарватеру улицы. Такое наступательное движение, совершаясь одинаково с обеих сторон, представляет печальную перспективу, или, лучше сказать,— уничтожает всякую перспективу в будущем развитии города(нельзя ли из этого современного нам явления объяснить необыкновенное сужение улиц в"азиатских городах?). Если городильный материал будет оставаться надолго один и тот же, в чем неуместно было бы сомневаться, то легко можно высчитать время, когда обе линии той или другой улицы достигнут желаемого соединения, сольются как половинки затворенной двери. Тогда, что ж тогда будет с этим бедным бурьяном -который, не подозревая возможности подобного события, беспечно и простодушно растет на улицах к особенному удовольствию разгуливающих по ним животных, ненавидимых черкесами? До первой холеры произрастал на улицах войсковой резиденции, равно как и всех подчиненных ей куреней, бурьян мягких пород; с показанного же времени не только на улицах и площадях, но даже на выгонах и на всех больших дорогах появилась острая колючка, занесенная на Черноморье из Крыма, как полагают, в мычках извозчичьих лошадей. Этот растительный лишай с чрезвычайной быстротой распространился по всему лицу войсковой земли. Крапива любит развалины и запустение, крымская колючка, напротив, избирает для себя места жилые и усыпает своими иглами свежие следы человека.

Чтобы сократить дальнейшее описание Екатеринодара — через что он ничего не потеряет,— довольно сказать, что этот город имеет вид большого села, главная особенность которого состоит в том, что оно служит вывеской всех остальных сел в крае. Кто видел Екатеринодар, тому не для чего смотреть Черноморье.

Войсковой город Екатеринодар не подходит под общее учреждение городов в губерниях. Люди торговые, промышленные и ремесленные, люди собственно городовых сословий, могут иметь в нем временное пребывание, могут быть только гостями, но прав оседлости и гражданства в нем не получают. Оседлое же его население состоит исключительно из одних казаков, общество которых и составляет курень Екатеринодарский, нисколько не отличающийся в своем учреждении и быте от других куреней. Именуется этот курень городом потому, что в нем находятся власти, присутственные места и заведения, приличные городам, и потому, что имеет он герб, которого символы знаменуют сторожевое поселение у ворот государства. Жителей в Екатеринодаре до 8000 душ обоего пола. В том числе: генералов 2, штаб- и обер-офицеров до 150, урядников более 300 и казаков 3500. Лиц духовного звания 25. Временные гости и посетители города суть: русские люди податных состояний, армяне, жиды и черкесы.

В Екатеринодаре имеет пребывание войсковой наказной атаман с главным войсковым управлением, военным и гражданским. Из общественных зданий города могут быть упомянуты 4 церкви православные, а 1 армянская. Из них одна только православная церковь, устроенная в здании войсковой богадельни, каменная, все остальные деревянные. Возведенная в городской крепости в первых годах нынешнего столетия войсковая соборная церковь есть редкое по сложному и громадному своему составу деревянное здание, покоящееся на деревянных же стульях. Один архитектор назвал оное дерзостью архитектуры. В этой церкви три алтаря. Иконостасы алтарей величественны. Это не постройка мастера, а создание художника. Колонны, карнизы, резьба, живопись — все изящно. В левом приделе, с краю от дверей, стоит большая икона, представляющая сон Иакова. Не насмотришься на это высокое произведение неизвестной, но недюжинной кисти. Лик спящего патриарха — страница из книги Бытия. В лицах и воздушной постановке крылатых небожителей, сходящих и восходящих по лестнице между небом и землей, отсвечивает тайное помышление: к чему нам эти ступени?..

Проспектом на соборную церковь проходит через весь город главная улица, называемая Красной. Никогда эпитет не был помещен так неудачно. На этой улице и еще на двух торговых площадях находится 160 лавок, из коих до 50 каменных, остальные деревянные. Вне города, на ярмарочной площади, устроено 248 лавок деревянных, принадлежащих войску и клонящихся к падению. Торговля имеет большое содержание и малое содержимое.

Войсковая гимназия и первоначальное училище, духовное уездное училище, войсковой госпиталь, два провиантских магазина, войсковой и казенный, два пороховых парка и два арсенала, войсковая богадельня — единственное в городе двухэтажное здание, войсковой острог, огороженный высоким дубовым тыном, как в старину огораживались наши города, и имеющий вид зверинца, карантинная застава, меновой двор для торговых сношений с горцами, паромная переправа через Кубань, два или три завода кирпичных, один пивоваренный и один салотопенный, остатки дубового палисада со стороны горцев и множество ветряных мельниц со стороны мирного населения, обезоруженная крепость, ровесница городу, и, наконец, рытвины и холмы старинного городища, над которым в качестве позднейшей иеремиады поместилась кордонная казацкая вышка,— вот все примечательности Екатеринодара, устройство которого как нельзя больше выражает старинное казацкое правило: "На границе не строй светлицы".

Однако ж как богатство и бедность составляет понятия относительные, не подчиненные одному всеобщему мерилу, то и Бжедугскяль, в свою очередь, пользуясь славою великолепнейшего города в мире, пользуется он этой славой между обитателями бедных закубанских аулов, в глазах которых стекло в окне есть величайшая роскошь и по сокращенной географии которых Русское государство не простирается от Кубани далее Дона.

Изменятся обстоятельства, изменится и войсковой город к лучшему. На этом пути начнет он с того, что перейдет на лучшее место, где не была бы затруднена не только органическая, но и промышленно-торговая жизнь. Таковым местом могла бы быть Тамань, древняя Фанагория, Таматарха, Тмутаракань,— в эпоху завоевания края нашим оружием,— турецкая крепость Хункала,— ныне одна из небогатых и немноголюдных станиц Черноморского войска. Она лежит под 45° сев. шир. и 36° вост. долг., при восточной бухте Керченского пролива, на сообщении Подкавказья с Крымом. В 1848 году учреждено пароходное сообщение между Таманью и Керчью. В Тамани одна пристань для мелких судов, одна церковь каменная, 10 лавок и 150 домов, большей частью земляных и сложенных из обломков старинных каменных зданий, отрываемых из-под земли. Эти приземистые домики покрыты черепицей и землей. Под земляную кровельную насыпь подстилают морскую траву камку, выбрасываемую из пролива на берег. Камка имеет ту особенность, что никогда не гниет под землей. Общественных заведений, кроме убогой гостиницы и первоначального училища, никаких. Жителей до 1500 душ обоего пола. Из них 32 офицера.

Тамань носит название и имеет герб города по одним лишь историческим воспоминаниям, по настоящему же своему учреждению, это курень, как и все остальные. Герб Тамани заключает в себе, сверх эмблем рыболовства и соляного промысла, великокняжескую шапку, в память существовавшего здесь в одиннадцатом веке русского удельного княжества. По положению своему на соединении двух морей, Тамань может встать из своего векового праха и сделаться для Черноморья тем же, что наша северная столица для всего государства. Здесь войско "прорубило бы окно" для Феодосийской железной дороги и цивилизации внутренних провинций. Но для этого, да и вообще для приведения в надлежащий вид главного сухопутного сообщения Кавказа с Крымом, необходимо прежде всего подумать об устройстве прочной шоссейной дороги через болото, отделяющее Таманский остров от степного Черноморья.

Тамань лежит на песчаной равнине, у подошвы потухшего вулкана. Прежние обитатели этой местности умели заставить песок лежать смирно, не смел он шевелиться под виноградной лозой, курагой и другими садовыми насаждениями. При казаках же выходит, что в Екатеринодаре за грязью, а в Тамани за песком пройти трудно. Особенного сожаления заслуживают разорение и запустение водопроводов, обильно снабжавших Тамань пресной водой в прежнее время. Вода двух уцелевших фонтанов чрезвычайно приятна и здорова. Посередине города лежит обширный резервуар. Когда-то был он выложен камнем и наполнялся водой из окружавших его водометов, теперь он разорен и запущен, и если набирается иногда водой, так от одних лишь дождей или тающих снегов.

Смежно с Таманью лежит крепость Фанагория, построенная Суворовым в 1792 году. Она составляла последнее звено в цепи крепостей, возведенных на Кубани при основании здесь нашей линии, и в настоящее время упразднена, как и остальные ее сверстницы.

От города отжившего перейдем к городу, начинающему жить, к портовому городу Ейску. Этот, как обыкновенно пишут теперь, юный город лежит у Ейской косы Азовского моря. Ейская коса, ближайшая к устьям Дона, вдается в море на семь верст и имеет вид искусственного мола, которого раздвоенная оконечность образует гавань, удобную для стоянки и нагрузки больших судов. Ейск учрежден 6 марта 1848 года с целью доставить ближайший сбыт за границу произведениям Черноморья, Ставропольской губернии и земли кавказских казаков. Он населяется людьми свободных податных состояний без причисления их к казачьему сословию и с дарованием новосельцам льгот от податей и повинностей на пятнадцать лет. Из войскового сословия предоставлено селиться в нем только чиновным лицам да казакам торгового общества. Устройство города идет быстро и правильно. Самые скромные домики возводятся из приличных материалов и с соблюдением всех условий городской архитектуры. До настоящего времени (1857 г.) возведено уже: фасадных домов 700, надворных жилых строений до 800 и лавок до 150, открыто магазинов 60, устроено заводов: кирпичных 20, черепичных 2, кожевенных 6 и маслобойных 3.

В числе двадцати тысяч городских жителей (как показано выше) состоит купеческих капиталов: первой гильдии 144, второй гильдии 37 и третьей — 225.

Судов из-за границы бывает в приходе до 120 и в отходе около того же числа. Привоз заграничных товаров простирается на сумму до 51500 руб., отпуск за границу произведений Подкавказья — до 330000 руб. сер. Привозятся: маслины, орехи, олифа, рожки, перец, сыр. Отпускаются: пшеница, льняное семя, сурепа, шерсть, кожи.

Между городом Ейском и куренем Долгим, на берегу Азовского моря, в урочище "Широкая падина", поселена в 1852 году немецкая колония Михельсталь. В ней домов 32 и жителей 220 душ обоего пола. Жители эти переведены сюда из Острогожского уезда Воронежской губернии с целью служить казакам образцом добропорядочного хозяйства.

Из казачьих поселков, лежащих у берегов Азовского моря и обязанных своим происхождением рыболовному промыслу, заслуживает внимания Ачуевская усадьба, находящаяся при болотистом устье Протоки. Здесь самый богатый рыболовный завод, исстари принадлежащий войсковой казне и приносящий ей 30 тысяч рублей серебром годового дохода. Он помещается на остатках турецкой крепости, которая когда-то замыкала вход в кубанские воды из Азовского моря. В этом месте, наиболее посещаемом судами рыбопромышленников, войско соорудило каменную церковь и на своем иждивении содержит ее причет.

По всему Азовскому поморью и по берегам Ахданиза, Кизилташа, Бугаза и Таманского залива лежат в холмах и рытвинах остатки крепостей, пристаней и селитеб татарских, генуэзских, греческих — широкая нива для археолога. По Каракубанскому острову и вниз оттуда по протяжению правого берега Кубани до самого Бугаза тянется цепь опустелых, поросших травой городков, в которых жили некрасовские казаки, служившие султану за иудины сребреники. С приходом сюда черноморцев, против которых дрались они как неприятели, некрасовцы перебрались за Кубань, к Анапе, а когда Пустошкин в 1807 году взял и Анапу, они ушли за море в Турцию. Распространяющееся могущество отечества гналось за отступниками грозным преследователем. Настигаемые им всюду, они могли восклицать: куда уйду от духа твоего и от лица твоего куда убегу?.. Понесусь ли на крыльях зари, переселюсь ли на край моря — и там рука твоя поведет меня...

Поселения живые, нынешние курени, большей частью многолюдны, выражаясь точнее,— многодворны, и только. Говорить о каждом из них значило бы повторять непривлёкательное и тем не менее с подлинным верное изображение главного войскового города. Из шестидесяти трех куреней только два инородческих непохожи на все остальные. Это Гривинский — Черкесский, при устье ерика Энгелика, и Адынский — Татарский, близ Ясенских соляных озер. Первый населен в 1798 году шапсугами, выведенными из-за Кубани уорком (дворянином) Али-Шеретлуком. Этот Али-Шеретлук, с немногими приверженными к нему подвластными, искал у казаков убежища от озлобленной против него демократической партии, которая в то время, по милости турецкого шариата, усилилась в шапсутском обществе до того, что ниспровергла древнее его феодальное устройство. Адынский курень населен в 1801 году крымскими татарами, жившими хуторами около Анапы, откуда грабежи и насилия горцев принудили их перебраться к черноморцам. В числе позднейших выходцев из-за Кубани приселились к Гривинскому куреню несколько десятков семей очеркесившихся армян и греков, предки которых завлечены были торговлей из Турции в ущелья Кавказа.

Местом первоначального поселения куреня Адынского был северный берег Таманского залива, но недостаток земли. и другие причины заставили войсковое начальство перевести его оттуда на теперешнее место в 1850 году. В то же время несколько десятков черкесских семейств с потомками уорка Али-Шеретлука отделились от Гривинского куреня и перешли в низовье Керпилей, к куреню Новоджерелиевскому, где составили особый поселок. Разом с ними армянские и греческие семейства отселились к куреням Брюховецкому и Переясловскому.

Оба инородческих куреня имеют общее со всеми прочими учреждение и управление, но в отбывании службы пользуются особыми льготами. Об отличительных свойствах их обитателей можно сказать, что черкесы самый беспокойный народ в собственном общежитии и в соседстве с казаками, а татары самые лучшие работники на соляных озерах.

Относительно всей совокупностей куреней можно высказать два общих замечания: в куренях, прилегающих к рыбопромышленным водам, больше жизни, благоустройства и довольства, больше добрых нравов,— и самые казаки, взятые в смысле военных людей, бодрее, развязнее и смышленее; напротив, в куренях степных, где преобладает пастушеский быт, меньше предметов, на которых глазам отрадно было бы остановиться, казаки менее развиты и более склонны к конокрадству и волокрадству, более подвержены этой нравственной болезни беднейшего класса войскового народонаселения. Те, наконец, из степных куреней, на полях которых меньше хуторов, имеют лучший вид и лучшую нравственность перед теми, которые сжаты хуторами. Все вообще курени населены простыми и малодостаточными казаками. На пятьдесят домохозяев едва приходится один, который имел бы свой плуг, то есть мог бы пахать землю собственными средствами, не делая складчины с другими домохозяевами, не спрягаясь. Чиновные и сколько-нибудь состоятельные жители рассеяны в одиночку по хуторам. Эти тучные отростки от тощего дерева разносят соки и глушат корни жизни общественной. Может быть, при степном скотоводстве хутор, поселенный у места, столько же необходим, как кочевая кибитка, но нельзя не заметить, что казацкое общество тяготеет больше к своей окружности, чем к средоточию, что раздробление, особничество или, как сами казаки говорят, "показанщина" (от слова казан, котел) составляют отличительную черту характера черноморцев. Им все как-то тесно, и в самом куренном поселении они отодвигаются, сколько можно дальше, один от другого. Они не сливаются в обществе, как камни в здании. У них каждая отдельная личность обчеркнута резко, угловато — не скоро подберешь и приставишь одну к другой,— и если у кого, так это у них крайности соприкасаются. Умственные способности и нравственные свойства не поделены в народе с приблизительной уравнительностью,— что в обществе человеческом так же благотворно, как ровная температура в воздухе, и чем Бог одарил великорусский народ, не поделены, а брошены в толпу полными пригоршнями, назахват и наудачу. Сюда попало слишком много, туда слишком мало. Овому талант, овому пять талант. Можно сказать, что природа, засеяв поле умственно-нравственной жизни двух единокровных народов — великорусского и малорусского, в первом народе свой посев заборонила и поровняла, а в последнем оставила так. Нет народа в великом племени славянском более способного и готового, как народ малорусский, открыть в самом себе смешные и слабые стороны и осмеять их с беспощадным сарказмом. Все живущие в истари великорусского народа насмешки над простодушием хохлов, над упругостью их практического смысла, над неповоротливостью их соображения и эксцентричными странностями характера суть не что иное, как бледные переводы с малороссийского. Что и показывает в одном и том же народе и силу, и немощь разумения, избыток и нищету духа на таких близких между собой расстояниях, что столкновения и разноголосица между этими противоречиями неизбежны. Непечатаных Гоголем между черноморцами много. Москаль себе на уме — подсмеивается над хохлом, над немцем и татарином, а над собой нет. Черноморец, когда он создан с головой светлой и сердцем возвышенным, осмеет недостатки и слабости в отцё родном, разругает низкое свойство и гадкий поступок в родном брате. Умственно-нравственные симпатии в его природе берут верх над симпатиями плоти и крови, соседства и товарищества. Нельзя ручаться, чтоб он прикрыл упившегося Ноя.

К особничеству присоединяется наследованное казаками от отдаленнейших их предков расположение к "байдикам" и "баглаям". Эти славянские или куфические слова, по глубокой своей древности, сделались ныне непереводимыми, а смысл имеют точно тот же, что итальянские.

От соединения показанщины с баглаями родится бедность, а от бедности происходит забвение различия между мое и твоё. Впрочем, этот беспорядок обнаруживается только на степных табунах и стадах. Плохо лежит, брюхо болит. Но кражи со взломом редки. От времени до времени, на больших промежутках, вспыхнет застрявшая где-нибудь в глуши искра былого запорожского гайдамацства и составится шайка разбойников. Укрываясь в камышах и захолустьях степных балок, они нападают на беспечные хутора, пекут растопленной серой денежных людей, чтоб исторгнуть у них заветную кубышку с карбованцами, преследуются вооруженной силой и гибнут на виселицах.

По народной поговорке баглаи бывают трех родов: школярские — поутру, бурлацкие —" среди дня и панские — в вечеру.

Из ведомостей, по особенному случаю доставленных войсковому атаману от всех станичных правлений за 1847 год, видно, что в течение того года число покраж, о которых поданы были письменные объявления, было следующее: лошадей 681, рабочих волов 541, коров и быков 1111, разного гулевого скота 410 голов. Но по этим цифрам нельзя еще определить настоящую степень скотокрадства, потому что далеко не обо всех случаях кражи подаются письменные объявления, которые обыкновенно не приносят никакой пользы.

За особничеством следует или ему предшествует дробление семейств и дележ хозяйств. В Черноморской казацкой хате, не то что в великороссийской крестьянской избе, вы не найдете трех и четырех поколений на одних полатях. Здесь семьи вообще малолюдны, их не связывают в большие снопы ни рекрутская сказка, ни подушный оклад. Два-три сына старого казака, вступая в тот возраст, когда войско зовет их на службу Государеву, когда особенно должны бы они подать друг другу руку, чтобы отсутствие из дома одного вознаграждалось присутствием при домохозяйстве другого, разрываются, роятся из отцовской хаты, следуя пословице: "Не кайся рано вставши, а молод оженившись",— и каждый городит себе особый двор. Потом, покидая свою молодицу одинокой и беспомощной и напевая себе вполголоса:

Котилися вози з гори,

Поламались спиці,

Да вже ж мииі не ходити

На ті вечерниці,—

самобытный казак выезжает на службу, а в новой его хате, прежде чем паук успел раскинуть свой ткацкий прибор, поселяются бедность и нужда. Эти непрошеные жильцы встречают доброго молодца, когда он лихо, с пистолетным выстрелом, возвращается со служебной очереди, и они же — таіе зиасіа іатев — в ночной темноте направляют его аркан на статного коня в панском табуне. Поучительно-печальная истина басни о молодом деревце, домогавшемся отдела от старого леса, является здесь в бесчисленных примерах. Справедливость требует, однако, сказать, что если обитатель Черноморья не любит сносить тяготы своего ближнего, то с удивительным терпением несет свое собственное бремя; товарищу, протянувшему к нему руку, отдает последний грош, не подумавши, за односума, оплошавшего в бою, умирает не колеблясь и сокрытою от взоров людских горячей слезой кропит давно заросшую могилу брата, друга, благодетеля.

Непонятная натура. Что есть в ней лучшего, то скрыто, а пустяки и глупости снаружи.