Черноморье может располагать множеством естественных пособий к сбыту и внутреннему обороту предметов промышленности и торговли. Для внешних водяных сообщений край открыт с юго-запада, запада и севера: через Черное море — с Анапой, Новороссийском, Феодосией, Одессой, через Керченский пролив — с Керчью и Еникале, через Азовское море — с Бердянском, Мариуполем, Таганрогом и Ростовом. Для внутренних сообщений могли бы служить: лиманы Кизилташский и Ахданизовский, рукав Протока и многие ее ерики и лиманы, Кара-Кубань и каналы Энгелик и Калаус. Но эти пустынные и запущенные воды могут сделаться путями сообщения не прежде того времени, как кордонная вышка обратится в каланчу мирной полиции, а около вехи, возвещающей ночную тревогу на Кубани, обовьется причал сплавной барки. При всем своем непостоянстве и шаткости низовая Кубань может со временем, с водворением безопасности на ее берегах, подчиниться судоходству, по крайней мере, нисходящему сплавному судоходству. Тогда же по большим притокам ее — Белой, Пшишу, Афипсу и другим будут скатываться с гор на Черноморье строевой лес, камень, алебастр и проч.

По сухопутным сообщениям края со Ставрополем, Ростовом, Анапой и Керчью проходят три почтовые дороги, которых исходной точкой служит город Екатеринодар. Тракты ставропольский и ростовский, с ветвью этого последнего на портовый город Ейск, не представляют никаких естественных препятствий, если не относить к препятствиям множества балок и речек, пересекающих ростовский тракт, но во всякое время года удобно переезжаемых через постоянные мосты и плотины. От куреня Старощербиновского, лежащего на границе Черноморья с Ростовским уездом, до посада Ейский городок, на протяжении семи верст, дорога идет по низменности, принадлежащей к широкому устью Еи. Большая часть этой низменности во время весенних разливов Еи или проливных осенних дождей заливается водой, и тогда везут вас верст пять непрерывно по воде. Но как дно наводненного пространства довольно твердо (оно состоит из песка и ракушки, плотно спаянных илом), то и переезд совершается без особенных затруднений. Надобно одного только смотреть — не подмочилась бы кладь в повозке.

Такой же брод приходится проезжать весной на Таманском острове, по узкому пространству, пролегающему между лиманом Ахданизовским и морем Азовским. Это Темрюкский брод, простирающийся верст на пять. Дно его песчанисто и довольно твердо, но при проходе больших обозов разбивается, и тогда работают над ним сотни рук.

Таманский тракт, ведущий в Керчь и Анапу, пересекается сперва рукавом Протокой, потом двумя ахданизовскими гирлами, наконец, к стороне Анапы — бугазским гирлом и к стороне Керчи — Керченским проливом. На этих пересечениях Черноморское войско содержит переправы: на Протоке и двух ахданизовских гирлах — паромную, на бугазском и Керченском проливе — лодочную. Бугазское гирло имеет ширины 60 саженей, а Керченский пролив между Таманью и Керчью, по бухте, 23 версты. Но должно заметить, что по обе стороны Таманской бухты вдаются в пролив два мыса, отбрасывающие от себя длинные и узкие песчанные косы. Это как будто бы поваленные геркулесовы столбы в Керченском Гибралтаре. Из них северная коса Чушка вытягивается к Еникале, а южная Тузла к Павловской батарее. Между оконечностями кос и берегом Тавриды не более пяти верст. На оконечности Тузлы войско содержит переправу на дубах (больших лодках) для зимы, во время же навигации существует пароходное, между Таманью и Керчью, сообщение. В содержании этого сообщения войско участвует ежегодным отпуском из своей казны 1700 руб.

Переправы бывают сопряжены с затруднениями, когда дует сильный ветер от севера к югу, — причем лодка может быть вынесена в открытое море, — а также, когда происходит замерзание и вскрытие вод.

Дорога через обозначенный Протокой низменный поперечник между степным континентом и Таманским островом на протяжении сорока верст подвержена наводнениям из Кубани, и езда по ней бывает очень затруднительна. Наводнениям противопоставляются земляные насыпи, поддержание и возобновление которых лежит на жителях натуральной повинностью и составляет для них бесконечный труд Сизифа. Насыпи из рыхлого болотного чернозема и подстилка под ними из камыша и хвороста расползаются и каждый год исчезают в болотах, что и заставляет ожидать, в замену им, правильного и прочного шоссе, для которого камень мог бы быть доставлен водой с берегов Тамани или Керчи. Кроме этого неудобства, как таманский, так и ставропольский тракты, пролегая вдоль военной кубанской границы, не считаются безопасными от нападений горцев. Вместо приятного и полезного совета — брать в дорогу одного дня хлеба на три дня — существует здесь несносное правило — брать во всякую дорогу оружие.

В разных местах военной кубанской границы устроены через Кубань четыре паромные переправы и один мост на плашкотах, снимающийся на зиму. Впрочем, переправы эти относятся не столько к коммуникационным, сколько к операционным линиям для наступательных действий против горцев.

На всех трех почтовых трактах войско содержит из своих доходов 25 станций и на них 150 троек лошадей из местных пород, в превосходной степени годных для почтовой гоньбы. Почтовые станции расположены в степных пространствах, вне населенных мест из-за подножного корма для лошадей. Помещения их более чем скромны. За исключением приюта, нагретого сенными объедьями, проезжающий напрасно будет искать в них других дорожных удобств. Вместо бархатного воротника, в четырнадцатом классе, пред него предстанет и спросит подорожную стриженный в скобку малый с издающими запах сапогами и заспанным в высшей степени лицом. Развернув подорожный документ для прописки, будет он углубляться в него с таким сосредоточенным видом и столько раз оттряхнет к затылку свои неприглаженные волосы, как бы пред его глазами была хартия, никогда в жизни им не виданная и писанная при царе Горохе. И даже на привычный зов проезжающего не всегда явится самовар, худой, толстый, искалеченный, пышущий здоровьем, вымытый, замусоленный, улыбающийся, угрюмый — какой бы ни был. Необозримый и неисчислимый ряд этих официальных сосудов, проливающих ободрение ослабевшим и утешение задержанным путникам, на всем почтовом протяжении, от Москвы до Ейского городка, здесь прерывается. Остается только жалобная книга на привязи у стола, всегда белая, да темное расписание на стене, и еще хилые часы у дверей с привешенными к одной из гирь в виде добавочного жалованья старой подковой и таковым же наперстком от косы. Несмотря на это сугубое поощрение, старослуживые часы идут вяло и совсем не в ногу с временем. Не нужно иметь большой проницательности, чтоб прочитать на их мрачном челе, что им уж не до службы у Сатурна и что одно только жестокосердие кондиций удерживает их на столь трудном месте. Но видимые недостатки черноморских станций окупаются одним, сокрытым под их камышовой крышей, нравственным достоинством: здесь вы никогда не услышите неблагозвучного, потрясающего желчь путешественника в самом ее основании и вызывающего наружу все дурные его свойства: "Нет лошадей!" И потом лошади, которых дают вам, лихие черноморские лошади мчат вас с быстротой, решеной вашему нетерпению, а иногда даже превосходящею оное, — что уж бывает не вполне приятно, ибо тогда от полного состава повозки достигает следующей станции одна только тачка с передними колесами. Если на тройке черноморец, он не будет кричать и растабаривать, как ямщик чисто русский, но, как удивительный человек, который не хочет петь в один голос с другим, который по добрый воле никогда ничего не делает против внутреннего убеждения и который, безусловно, убежден, что лошадь не понимает слов, он — свистит. А свистит так, что в пределах Ростовского уезда слышно. На первой от границы Черноморья станции названного уезда ямской староста, у которого были на руках докучливые проезжающие, нетерпеливо ожидал возврата своих троек, выпущенных с тяжелой почтой на черноморскую станцию. Послышался колокольчик с черноморской стороны, и озабоченный староста послал мальчика выглянуть за ворота — свои ли обратные идут или, чего доброго, черноморец скачет с новым гоном. "Еще далече, — обозвался мальчишка за воротами, — не видать гораздо, а слышно свистит". — "Коли свистит, так черноморец", — произнес староста с уверенностью, которую не сильны были бы поколебать никакие громы, и почесал в затылке.

Почтовые дороги так же пустынны, как и станции. Они не обозначены ни рвом, ни деревцом. В темную осеннюю ночь или в зимнюю метель вся надежда на редкие поверстные столбы и еще более на чуткость и памятливость степной тройки. Основательный страх остается тогда скорее всего за переезды через мосты, которых насчитывается на почтовых, чумацких и проселочных дорогах до 100. Из них три только каменные, а все остальные деревянные, по безлесью» сколоченные кое-как. В них часто усматриваются ненужные отверстия, а перила их обыкновенно расходуются чумаками для варения каши с салом в мокрую погоду, когда подручное топливо, бурьян и камыш, не хочет гореть. Той же участи подвергаются и дощечки, прибиваемые к поверстным столбам для показания числа верст.

Не слишком удовлетворительное состояние сооружений по части путей сообщения воспето даже в народной поэзии казаков. Черноусый "паробок" требует объяснения от чернобровой дивчины, по каким причинам она забарилась (замешкалась) явиться на "юлицу". Оробевшая несколько ответчица приводит в свое оправдание дурное состояние войскового моста, через который следуя, она завалилась и оттого забарилась. Статься может, что этого совсем и не было. Но что неудобства на мостах и переездах действительно существуют, так это ясно видно из самых наименований некоторых урочищ сухопутных сообщений. Например, на ростовском чумацком тракте есть балка "Вырвихвост", каковое название доставил ей следующий случай, рассказываемый старожилами. Некоторый путешественник, следуя через нее по собственной надобности в ненастное время и в тяжело нагруженной кибитке, увяз на самой середине черноземной насыпи, перекинутой через дно балки. Когда усталые кони всеми усилиями грудью вызволить кибитку из грязи не могли, путешественник нашел себя вынужденным прибегнуть к последнему средству: приладить упряжь вместо груди к хвостам лошадей. (Способ и в позднейшее время употребляемый в отчаянных обстоятельствах.) Затем вследствие новых жесточайших понуканий кони рванули так сильно, что хвосты немедленно отделились от остального их организма, и это странное событие увековечило за балкой вышеупомянутое прозвище. Потом существует балка "Малевана", название которой проистекло из того, что экипажи и лошади путешественников выходят из нее размалеванными краской темного цвета. Наконец, есть еще балка "Загубичебот" — но это в глуши на одной из проселочных дорог.

В городе Екатеринодаре находится войсковая почтовая контора. В городах Тамани и Ейске, а также в куренях Полтавском и Уманьском, где имеют пребывание окружные власти, учреждены почтовые отделения, подведомственные войсковой конторе. Почтовый сбор. в них составляется преимущественно от денежных посылок и старых паспортов, отправляемых иногородними людьми ко двору, в Россию.