Краткою историческою справкою о казачестве я хочу предварительно оттенить общий характер тех исторических условий, в зависимости от которых сложилось Черноморское казачье войско, возникла территория Черномории, а на ней и Деревянковка.

Как известно, в 1775 году разрушена была последняя Запорожская Сечь генералом Текели, по распоряжения всесильного при Екатерине II временщика князя Потёмкина, в связи с его планом продвижения границы русского государства к югу. Запорожье с его обширной территорией было расположено на торном пути этого продвижения России к Черноморскому побережью. Несмотря на то, что именно запорожцы исторически подготовили возможность продвижения России к морям, обширная территория этих независимых и свободолюбивых казаков, мешая колонизационным планам властолюбивого временщика и представляя лакомый кусок прекрасных казачьих земель и степных угодий для знатных вельмож, служивших на первых ролях у трона Екатерины II, была экспроприирована. Пожалованием запорожских земель влиятельным вельможам сотнями тысяч десятин, в виде насаждения в Южной России крупного поместного сословия на крепостном праве, развязывал себе и без того свободные руки всесильный временщик. Знаменитая Запорожская Сечь принесена была в жертву его планам.

Запорожцы добровольно сдали москалям грозный для татар и турок «Кош», столицу вольного казачества, и населённые хуторами и мирным украинским населением «паланки», на которые делилась Запорожская территория в экономическом и хозяйственном отношениях. Славный, по военным анналам, генерал Текели сыграл в высокой степени бесславную роль и как военачальник, подвергший мирно отданный ему край и население разорению и грабежам, и как специалист военного дела, упустивши, что называется, из-под самого носа ту часть воинственных и непокорных центральному правительству казаков, против которых собственно и снаряжена была эта позорная в глазах народа экспедиция.

Уступленная Текели воинственными казаками без бою и сопротивления «во избежаніе, - по выражению сичевого архимандрита, - пролитія братской крови», казачья столица была разрушена до основания; здания запорожских куреней были сожжены, хозяйственные заведения превращены в руины частью огнём, а частью грубою силою военного вандализма; не пощажена была даже казачья святыня – храм Божий, который хотя и не был сожжён, но совершенно ограблен и поруган. Внутри храма стенная живопись, вся церковная обстановка, сосуды, иконы, облачения и украшения – всё было поломано, взорвано, испорчено и расхищено.

Разрушивши пристанище Запорожских казаков, успешно боровшихся с врагами всей Европы – турками и татарами, генерал Текели не сумел, однако, по своей оплошности взять в руки самых энергичных представителей казачества. Оппозиционное ядро запорожцев, не мирившихся с самодержавным режимом и системою закрепощения трудовой массы народа, не далось в руки опростоволосившемуся генералу. Окруживши огромным кольцом многочисленных русских войск Запорожский Кош с суши, Текели оставил свободную покрытую камышами и водою болотистую часть местности, примыкавшей к Кошу со стороны Днепра. Непримиримые запорожцы воспользовались этой оплошностью полководца и, нагрузивши «чайки», как называли они свои морские суда, боевыми припасами, хлебом и имуществом, ночью пробрались на «чайках» в Днепр, опустились по нему к его устьям, а отсюда они поплыли Чёрным морем к Дунаю. На берегах этой исторической общеславянской реки, беглецы заложили, с разрешения турецкого правительства, Дунайскую Запорожскую Сечь. Сюда потом убегали из России от крепостного права и притеснений украинцы. Остальные же запорожцы, собственно большинство войска, разбрелись по разным местам Украины и Новороссийского края.

Прошло десять лет. Русское правительство готовилось к войне с турками. Потёмкин задумал использовать незаменимых в войне с турками запорожцев. В разосланных всюду по Украине ордерах он приглашал запорожцев записываться в пикинёрные полки. Ни один запорожец, однако, не записался в пикинёры, считая, что «вільному козакові не гоже бути москалем», то есть солдатом. Тогда Грицько Нечоса, под каким прозвищем Потёмкин, как почётный запорожец, когда-то был записан по его желанию в запорожские списки, обратился за содействием к казачьей запорожской старшине. Старшины выяснили своему бывшему товарищу по Сечи, что запорожец может нести только привычную ему казачью службу и посоветовали князю образовать «вольные казачьи команды», в которые с охотою, как в свои организации, пойдут запорожцы, Потёмкин немедленно снабдил необходимыми для этого полномочиями видных запорожских старшин – Сидора Белого, Харька Чепигу, Антона Головатого, Легкоступа и других, которые быстро сорганизовали ряд «волонтёрских команд», объединивши их в одно целое казачье войско.

Интересен самый процесс образования этого войска. В исторических документах русские военачальники адресуют свои письменные распоряжения «волонтёрским командам», а атаманы и писаря команд упорно именуют себя «казачьим войском». Пользуясь этим названием, старшины убедили Потёмкина снабдить их для поднятия вольного казачьего духа теми «клейнодами» или регалиями, то есть, военными знаками казачьей организации и служебных рангов, какие были реквизированы правительством у запорожцев в 1775 году. Потёмкин удовлетворил просьбу запорожских старшин и знаменитый Суворов вручил казакам булаву для кошевого атамана, разные знаки войсковому судье, войсковому есаулу, полковникам и другим. Этим путём запорожцы незаметно отвоевали право на переорганизацию волонтёрских команд в казачье войско. Не дожидаясь вмешательства в свои внутренние дела высшего начальства, они выбрали кошевого атамана, войскового судью и войскового писаря, так как не могли же существовать «клейноды» без живых лиц, которым они должны были служить высшими знаками служебной роли и положения. Потёмкин утвердил избранных лиц и Запорожское войско возродилось. Так запорожцы сумели приручить к себе когда-то грозного для них Грицька Нечосу, поставивши его в положение отца и возродителя возродившегося войска, а царица Екатерина, в угоду своему фавориту, возвела его в гетманы всех казачьих войск.

Пользуясь сильною поддержкою князя Потёмкина, запорожцы в течение трёх лет сорганизовали довольно значительное по численности и видоизменённое по организации казачье войско в духе, однако, традиций старой Запорожской Сечи, а именно: оставили нетронутою прежнюю запорожскую организацию войскового правительства и мелких чинов; запорожцы стали селиться семьями всюду, в том числе и в Слободзее, и в Коше или в столице войска, чего не было в Запорожской Сечи на Днепре.

Таким образом, одновременно с образованием нового Запорожского войска началась и колонизация казачьего населения, не занятого ещё в то время края между Днестром и Бугом, в пределах значительной части образованного потом здесь Одесского уезда и прилегающих к нему местностей. Самоё же вновь образованное войско названо было Черноморским по месту своей службы у Чёрного моря.

Вновь возникшее войско показало чудеса храбрости, подвигов и военной приспособленности. Этот были незаменимые разведчики и искусные в военном деле передовые отряды, в ролях конницы, а пешие казаки были отличными моряками. На своих «чайках» с двумя рулями – сзади и спереди, чтобы не поворачивать лодки в противоположные стороны, и с «пуками» сухого камыша по бокам «чайки», чтобы она не тонула, набравши воды, они не только сильно тревожили турецкий флот, но и выиграли первое большое дело на море, взявши сильно укреплённый и почти неприступный по мелководью у его берегов остров Березань. Участвуя во всех больших сражениях русских войск с турками, черноморцы всегда выполняли самые ответственные роли, а на Днестре собственными силами взяли крепость Бендеры, взобравшись на её отвесные стены из камня, как кошки.

Огромные военные заслуги, оказанные черноморцами русской армии в войне с турками не только высоко подняли боевую репутацию казаков, но и способствовали тому, что Черноморское войско признано было со своею демократическою организациею и порядками, обособленною, самостоятельной частью в государстве. Потёмкин выхлопотал у Екатерины право на занятые казаками за Бугом земли под собственную их казачью территорию.

Запорожцы, однако, сильно задумались над тем, где следовало осесть войску фундаментально, тем более, что и сам Потёмкин около того времени умер, подаривши им свои владения на Тамани. По мнению черноморцев, занятые ими земли, несмотря на их высокие качества, были не подходящими для войска. Во-первых, на этих землях запорожцы были близки к помещикам и окружены со всех сторон гражданскими и военными властями, а во-вторых, судя по опыту, почерпнутому при разрушении последней Запорожской Сечи на Днепре, они сильно опасались влиятельных екатерининских вельмож, которые могли прибрать к своим рукам часть занятых черноморцами земель. Недоразумения в этом роде сразу же начались. К тому же, в Черноморское войско по обыкновению уходили беглые от помещиков «кріпаки», а ближайшие помещики косо смотрели и недружелюбно относились к черноморцам, чиня всякие придирки и, то и дело, тревожа войско розысками в его рядах своих бежавших крепостных людей.

Вследствие этого старые запорожские старшины решили перейти на свободные незаселённые ещё земли Кубани в соседстве с черкесами. Запорожцы прекрасно были знакомы с Таманским полуостровом в дельте реки Кубани и с восточным побережьем Азовского моря, где, будучи ещё в Сечи на Днепре, они ловили рыбу и охотились за зверями. Нужно было, чтобы на это переселение согласилось всё казачье войско. Войско же, по условиям ведения войны, находилось в двух различных местах военных действий. Конницей на суше командовал кошевой атаман Чепига, а пешими казаками на гребной флотилии войсковой судья Антон Головатый. В целях соглашения были собраны поэтому две войсковые Рады – одна из конницы на суше в степях, а другая – из пеших казаков – на берегу моря. Обе Рады пришли к одному решению, о переселении «на Тамань с окресностями оной». Эту хитрую формулу придумал судья Антон Головатый, бывший душою всего дела. Под Таманским полуостровом было несколько десятков тысяч десятин земли, с обширными лиманами, поросшими камышами, «с плавнями» и болотами, а под «окресностями оной» казаки разумели более пяти миллионов десятин степей. На этом условном и растяжимом выражении было построено прошение черноморцев «до цариці» и составлен наказ для депутации, посланной в Петербург с Антоном Головатым во главе, а на Тамань «с окресностями оной» снаряжена была особая разведывательная команда под руководством видного запорожского старшины Мокия Гулика. Мокий Гулик дал обстоятельную и прекрасно составленную по правилам описательной статистики характеристику края, а Антон Головатый, пользуясь этими данными, умело провёл казачье дело в Петербурге. И Черноморское казачье войско с населением и скотом заняло «Тамань с окресностями оной», однако, командующий войсками на Северном Кавказе генерал Гудович нашёл слишком длинными и от Тамани непомерно отдалёнными «окресности оной» и отхватил от них до двух миллионов десятин степей на другие нужды, но историческое «Тамань с окресностями оной» полностью вошло в жалованную грамоту Екатерины II, как следы казачьего остроумия и хитрости.

Несмотря на значительное сокращение «окресностей оной» генералом Гудовичем, у черноморцев оставалась всё-таки довольно обширная территория самых ценных прикубанских степей у восточного побережья Азовского моря по реке Ее и Ейский лиман с северной стороны края и до реки Кубани с юга. Тремя частями передвинуто было сюда из-за Буга всё Черноморское войско. Чёрным морем прошла гребная флотилия с пешими казаками на ней, артиллерией и боевыми припасами; по суше, в обход берега Чёрного и Азовского морей, передвинулась конница и особо обозами переправились семьи казаков, скот и их имущество.

Так возникла в 1792 году Черномория, представляющая собой обособленное казачье войско с собственною земельною территориею и правами казачества, сложившимися исторически в порядке казачьих обычаев. Черноморцы сумели отмежеваться от правящих на месте властей центрального правительства в лице Таврического губернатора, которому они были подчинены в гражданском отношении, но который  находился далеко от них в Симферополе и не имел своих чиновников в самом войске, а лишь письменно сносился с Черноморским войсковым правительством по делам особой важности. В гражданском отношении черноморцы жили дома и творили свои гражданские порядки, как хотели и разумели их. За проступки, например, на сторожевой военной линии, караемые российским законом смертной казнью, они наказывали 25 ударами «кійками», руководствуясь своими казачьими обычаями и традициями. В независимом относительно положении находились черноморские казаки и от местных главнокомандующих войсками на Кавказе, имея свою обособленную армию, традиционную запорожскую её организацию и своего командующего в лице войскового атамана.

В таких условиях Черноморское войско начало устраивать свои казачьи военные и гражданские порядки и учреждения самостоятельно, без всяких распоряжений сверху, помимо общего закона для провинций, с которым они мало считались, и давлений со стороны местных представителей центрального правительства. У самой Кубани они основали город Екатеринодар, с крепостью при нём, которая напоминала собою Кош Запорожской Сечи на Днепре. В центре крепости черноморцы заложили войсковой собор, огромнейший деревянный храм, едва ли не единственное по своим размерам здание из дерева в Европе, а вокруг собора построены были «курені», жилые здания для «сіроми», бессемейных казаков-одиночек. Тридцать восемь куреней носили те же названия, что и в Запорожской Сечи на Днепре, а два новых куреня – Березанский назван так в память взятия казаками острова Березани и Екатериненский – в честь царицы Екатерины.

Но это были воспоминания казачьей старины в новых видоизменённых формах. В новом укладе военной и гражданской организации войска и его распорядков черноморцы придавали огромное значение «семейственному житію», занимая всю территорию, начиная с Екатеринодара, семейным населением. Если многие казаки не могли обзавестись семьями, при малом количестве женского пола, то такие сиромахи только временно заглядывали в курени Екатеринодарской крепости или Коша, а отправлялись большей частью «в забродь», то есть на морские рыболовные промыслы, образуя «забродческіе ватаги» с выборным атаманом и писарем, или же уходили из екатеринодарских куреней и селились в куренных селениях на территории. Сообразно с этим, на всей территории Черномории заранее было намечено сорок пунктов, осмотренных предварительно избранными казаками и старшинами, при личном участии в разъездах и осмотре территории самого кошевого батька атамана Чепиги. На этих пунктах заложены были «куренные селения», получившие те же названия, что и курени в екатеринодарской крепости, а жребий указал, где и какому селению следовало осесть и обзаводиться хозяйством, устраивать здания для куренного правительства или для правления и высшего органа в селении «громады», возводить церкви, школы и прочее. Немногие из куренных селений были заложены при реке Кубани или близ её у границы с территориями черкесских племён. Подавляющее число куреней расположено было по степным рекам и урочищам Черномории. Сразу же в куренных селениях или попросту в куренях Полтавском, Щербиновском, Ирклиевском, Деревянковском и других, переименованных впоследствии, по распоряжению центрального правительства в станицы, сосредоточена была вся внутренняя жизнь, деятельность и взаимоотношения Черноморского казачества. Историческая Запорожская Сечь на Днепре расчленилась как бы на сорок маленьких Запорожских Сечей. В каждом курене, по образцу Днепровской Сечи, с наступлением нового года на куренной «раде» или сборе «громады» выбирались куренной атаман, судья и писарь – своё правление; низший же служебный персонал, как-то: «огневщики», «десятники», «летюки» и прочие назначались в очередном порядке по спискам или по дворам. Куренная громада, выбиравшая и назначавшая служебных лиц, ведала и решала все важнейшие дела на своих сборах – назначала и распределяла казаков на конную и пешую службу, обслуживала общественные нужды, устанавливала земельные порядки, решала важнейшие тяжебные дела и т.п. Каждый курень, таким образом, жил и действовал самостоятельно, по общественному разуму громады. Хотя вся Черномория имела своё высшее войсковое начальство и высший служебный персонал при трёх окружных управлениях, но массовая народная жизнь и творческая деятельность трудового населения, которою поддерживалась эта жизнь, совершалась в недрах куреней.

Высшую власть в войске составляли у казаков батько Кошевой атаман, войсковой судья, в роли помощника атамана, и войсковой писарь, ведавший войсковую канцелярию и распоряжавшийся её делопроизводством. Эти три представителя войска, избиравшиеся первоначально на Войсковой Раде, и составляли Войсковое Правительство. Наиболее важною и по своей главенствующей роли властною особою в войске был Кошевой или Войсковой Атаман. Первые два атамана – Сидор Белый и Захарий или Харько Чепига, были избраны правителями на войсковых радах, а начиная с третьего атамана – Тимофея Котляревского – атаманы назначались государями, по усмотрению центрального правительства, назначавшего кандидатов из более заслуженных в войске особ. Впоследствии атаманы стали называться не «войсковыми», а «наказными» атаманами от правительства.

Этим нововведением существенно нарушались демократические порядки свободолюбивого казачества, у черноморцев было отнято право выбора лиц в войсковое правительство на войсковых радах, а следовательно и ответственность этих лиц перед избирателями, хотя самого существования Войсковой Рады не коснулась высшая центральная власть в государстве. На беду войска, этот исторический институт казачества был упразднён самым войсковым правительством Черноморского войска в составе кошевого атамана Чепиги, судьи Головатого и писаря Котляревского. Самозванно, без ведома войска, эти батьки войска составили специальный акт под названием «Порядок общей пользы», которым навсегда упразднялись действия войсковой Рады, а в основу акта положен был принцип привилегированного положения старшин или, по видоизменённой терминологии, панов офицеров, над рядовыми казаками. Назначая наказным атаманом бывшего писаря Тимофея Котляревского, центральная власть только воспользовалась тем, что уже подготовлено было в войске избранными им же войсковыми правителями.

Нет сомнения, что войсковая рада, как исторически сложившийся институт, могла бы существовать и функционировать и при суженной компетенции. Для деятельности по войску был широкий простор и войсковому правительству и войсковой раде. Войсковые хозяйственные нужды и общественные дела не исключали совместной деятельности и сотрудничества войскового правительства с войсковой радой. Сюда относились земельные порядки, войсковые хозяйственные предприятия – рыболовство, солепромышленность, войсковое коневодство, кирпичный завод и другие войсковые начинания. Такой же характер носили земские нужды по народному просвещению, по народному здравию, по продовольственному делу, по дорожным сооружениям и т.п. Сама жизнь показала бы, может быть, какие низшие формы следовало бы сорганизовать в области экономики, промышленности и торговли. Но войсковое правительство не пошло по этому пути.

Казалось бы, что популярными у казаков именами триединой власти в Черноморском войске в достаточной степени гарантировалась как защита прав и интересов войска от посягательства на них центрального правительства, так и развитие и поддержка казачьей деятельности в духе запорожских идеалов и традиций. Войсковые правители были ведь, как питомцы старой Запорожской Сечи, можно сказать, образцовыми представителями сичевой организации. Чепига имел репутацию храброго и дельного полковника ещё в Запорожской Сечи, выказал недюжинные военные способности, командуя черноморцами в турецкую войну и пользовался славою безукоризненного товарища и любовью у рядовых казаков. Головатый по уму и полезной деятельности для войска стоял целою головою выше двух остальных членов правительства – кошевого батька и войскового писаря, и в этом отношении настолько ценился запорожцами, что был послан депутатом ещё от старой Сичи в Петербург для защиты её интересов перед нависшею над Сичею грозою в 1775 году. А Котляревский, судя по его велеречивым письмам к войску и старшинам, правильно понимал основы демократической организации казачества и даже обвинял двух своих умерших товарищей по власти в нарушении этих основ. Однако, именно эта тройка подписала и опубликовала предательский, с точки зрения казачьих традиций и интересов, акт «Порядок общей пользы» и самовольно, без инициативы и давлений центрального правительства, по собственному почину и разумению, предъявила войску, как обязательный для него закон. Как же и чем это было вызвано?

Перерождением казачьей демократической идеологии на верхах казачества в правящей рядовым казачеством среде. Типичным представителем этой, подрывающей демократизм казачества идеологии был тот, кто наиболее содействовал возникновению и организации нового запорожского войска, кто сумел выхлопотать войску целую территорию и кто поставил Черноморское войско на этой территории в особенно благоприятные условия от чуждой казаку власти. Это был Антон Андреевич Головатый, незаурядный исторический деятель, много сделавший для Черноморского войска, но и обильно вкусивший при этом от древа познания добра и зла в обаятельной власти. Как ни странно такое совпадение в одном лице незаурядного строителя демократической организации казачества и виновника в подрыве основ этого демократизма, а это было так.

Можно сказать, что условия, способствовавшие зарождению новой идеологии у казачьей старшины, ясно наметились уже в последней Запорожской Сичи на Днепре. Старшины не только ревностно несли казачью службу и защищали интересы войска, но как люди разумные, трезвые и рачительные богатели при благоприятных для того условиях на обширной территории запорожских степей. Последний кошевой атаман разрушенной в 1775 году Сичи Кальнышевский, самоотверженно сложивший за казачий демократизм кости на Дальнем Севере в Соловках, имел дома на хуторе до 12000 голов лошадей. Богатыми в Сичи были и многие другие старшины. Таким образом, даже в старой Запорожской Сичи, наряду с равенством политическим существовало неравенство имущественное, и в этом крылись живучие зёрна классового обособления старшины. Пока верховным органом в Сичи была войсковая рада, выборные лица ежегодно перед новыми выборами давали отчёт войску в своей деятельности и, в случае нарушения обычаев и правил казачьей регулы и тем более при наличии явных преступлений, виновные подвергались на раде, особенно со стороны буйной сиромы, злой критике, бесцеремонному разносу, нередко избиению, а в некоторых случаях, даже и смерти. Имущественные преимущества не спасали от беды; царил принцип политического равенства, хотя и в грубых формах проявления, но при этом господствовало также имущественное неравенство, материальные средства скоплялись, главным образом, в среде старшины, людей наиболее хозяйственных, разумных и рачительных.

Но когда в Черноморском войске рухнула войсковая рада, появились наказные атаманы, назначаемые центральным правительством в государстве, и порваны были демократические связи местной казачьей власти с войском, условия в казачьих порядках и в экономической жизни казака радикально изменились. Экономическое неравенство спаялось с политическим неравенством. Старшине были развязаны руки, а рядовой казак без рады и соединённых с нею прав выбора и контроля старшины, стал служебною единицею в руках старшины или панов офицеров и объектом их эксплоатации. В дальнейшем центральное правительство своими мероприятиями только усиливало народившееся на верхах казачьей массы новое течение. Властвуя в войске, независимые от него казачьи правители естественно поддерживали старшин низшего ранга, как своих сотрудников и агентов, которые в свою очередь играли в одну дудку с панами высшего слоя. Когда же, при столь благоприятных условиях для старшины, казачьи паны офицеры начали получать армейские чины в общем порядке государственного чинопроизводства, обособление старшины от рядового казачества приняло явно классовый характер. Паны офицеры стали господами на лестнице чиновной иерархии, пользуясь большими правами, чем рядовые казаки и эксплоатируя их. В этом направлении и менялась идеология у черноморской старшины.

И вот эта идеология правивших Черноморским войском панов, на основе государственного чиноначалия, наиболее ярко выразилась у самого видного исторического деятеля и представителя казачества у войскового судьи Антона Головатого. Прежде всего, сам Головатый прекрасно знал цену себе и любому из своих товарищей и сослуживцев, как человек редкого ума, большой энергии, острой наблюдательности и чуткого понимания людей и реальных условий. Он не только систематически поддерживал чиноначалие, но во всю свою жизнь деятельно стремился к личному возвышению в рядах остальной старшины и рядового казачества. Имея близкие связи с придворными чинами в Петербурге и губернским начальством в Симферополе, он умело устраивал дела войска в духе казачьи традиций, при содействии этих чинов и начальства, и пользовался в этом отношении  заслуженною репутациею дельца, как на верхах не казачьей чиновной иерархии, так и в среде старшины и рядовых казаков всего войска, являясь для них и даже для самого Чепиги, высшим авторитетом политической мудрости и практической деловитости. Но одного этого преимущества ему казалось мало. Он вёл обширную переписку и упорно «доказывал», что по своему месторождению на Украине он имел такие же права дворянства, какими пользовались украинские дворяне, вышедшие из рядов казачьей старшины и обладавшие большими земельными владениями и закрепощённым на них населением. Если к этому прибавить, что Головатый был рачительным хозяином, заботившимся о своём личном и семейном благосостоянии, придерживаясь таких мелочей, что его управитель письменно доносил, сколь счётом орехов дали деревья урожая, тот характер идеологии у тогдашней казачьей старшины на Черномории, наиболее ярко выраженный в деятельности войскового судьи Головатого, станет нам ясным и понятным. Казачья старшина жала плоды привилегий при благоприятном для неё сдвиге государственных течений. Устраивая дела войска к общей для всех пользе, дальнейшее существование Черноморского войска Головатый мыслил в условиях насаждения центральным правительством правящего дворянского сословия, с крепостным населением не из казаков – со стороны. Эти черты гражданского строя и панской идеологии были занесены и в «Порядок общей пользы», в котором определённо сказано, что «старшинам, яко вождям и наставникам войска», представляется по особой росписи иметь больше земли, чем рядовым казакам, и что всякому хозяину казаку в войске предоставляется право сажать на землю стороннее население, под которым, собственно, разумелись крепостные из России люди.

Сказанным об А.А. Головатом я, разумеется, не имел в виду подрывать репутацию этого незаурядного казачьего деятеля. Его в высшей степени важная и оригинальная историческая деятельность в возрождении и организации свободного казачества, как запретного плода в виде нового Запорожского или Черноморского войска, вне сомнений. Но в ярких деяниях мудрого казачьего судьи ярко тоже отразилось то двойственное течение казачьего строительства, с урезками его основ, которое шло как бы в параллель с государственным течением при Екатерине II, то составлявшей знаменитый «Наказ» и переписывавшейся с Вольтером, то душившей казачий демократизм и насаждавшей крепостничество в трудовой массе. Жизнь не давала Головатому готовых реальных образцов демократизма на низах у народа, хотя бы в духе земских учреждений, которые он, несомненно, использовал бы для войска в интересах казачества.

В иной, однако, форме заманчивые образцы были уже созданы на Украине панами из рядов бывшей казачьей старшины в виде крупных землевладений с крепостным крестьянством. Эти образцы заразительно действовали и на черноморских панов, находившихся в то время в близких связях с Украиной. Вполне естественно, что Головатый пытался приспособить к общегосударственному укладу определённые наметившиеся изменения в казачьей жизни, придавая предательскому акту «Порядку общей пользы» специальную окраску казачьих особенностей в лице старшины, «яко вождей и наставников войска», и рядовому казачеству, которому также не возбранялось сажать на своих казачьих землях стороннее, зависимое от них население, Головатый действовал в этом направлении не один, а со своими товарищами по власти. За ним стоял довольно многочисленный ряд черноморских панов офицеров, охваченных классовыми тенденциями. Он только ярче других – по своему положению и уму, выразил то двойственное течение, которое при нём зародилось во взаимоотношениях между паном, тянувшим в сторону классового обособления, и рядовым казаком, крепко державшимся за куренную громаду, как дорогое наследство былых казачьих порядков с их демократическим укладом. Как пан, Головатый тянул в сторону панов, а как запорожский казак, он не налагал своей тяжёлой руки на свободу и казачьи вольности куренной громады.

Но жизнь впоследствии придала взаимным отношениям между паном и рядовым казаком иной характер. Начиная с поселения черноморцев на Кубани, вся внутренняя жизнь казачества на Черномории протекала в направлении глухой борьбы между казаком и паном. Я пережил в течение шестидесяти лет на родине до отъезда в эмиграцию отдельные и самые характерные эпизоды этой борьбы в среде черноморцев, а потом и всего кубанского казачества.

Моё внимание очень рано было затронуто неладами между панами офицерами и рядовыми казаками. Но нелады были и между отдельными лицами у панов и у казаков. В детстве, конечно, я не мог разобраться между неладами персональными и неладами классовыми. Однако, в раннюю пору моего детства ясно уже наметился факт классового расслоения между казаками и панами, и он, разумеется, засел в моей голове ещё в детстве, как засело в моей памяти очень рано понятие о станичной громаде или о «станичном обществе», по официальной терминологии. Вот эти два факта исторического значения – роль в жизни казака громады и постепенное классовое обособление казаков в два сословия – верхнее и нижнее, прошли красной нитью в моей жизни и отразились на моей деятельности в областях науки, литературы и в делах практического характера. В более широком масштабе моя собственная идеология слагалась в направлении единения с трудовою массою и отрицательного отношения к привилегированным классам, поскольку они шли в разрез с интересами трудового народа. Это сильно отразилось в моих литературных и научных работах. В практическом же отношении собственно к казачьей жизни характерным является появление на Кубани первой казачьей войсковой Рады в 1906 году, после того, как уничтожена была войсковая рада у черноморцев 114 лет тому назад. С появлением этого казачьего парламента и его работами тесно была связана моя личная деятельность. Подавляющим большинством голосов 520 представителей от четырёх бывших казачьих войск – Черноморского, Старолинейного, Лабинского и вновь появившегося Закубанского – я был избран председателем Рады. Эти четыре войска входили в состав Кубанской области, но каждое войско было обособлено в земельном отношении своей территориею. В смысле спайки четырёх казачьих войск и предупреждения серьёзных земельных осложнений у казаков разных частей Кубанской области, решения первой Рады на Кубани, разрешённой собственно с последней целью Николаем II десятью годами раньше появления конституции в России, имело огромное значение для Кубанского края. В роли председателя Рады, мне удалось привести представителей четырёх казачьих войск к единению и провести постановление Рады об объединении четырёх земельных территорий в одну неразделимую, которое было утверждено Николаем II непосредственно, без участия каких-либо посредствующих инстанций. Первая Кубанская Рада сыграла, следовательно, роль казачьего парламента. Когда возникла потом революция в России, объединённое Кубанское казачество сразу же стало на собственные свои ноги, установивши свой парламент – Краевую Раду, свой законодательный корпус Законодательную Раду, своего президента – выборного войскового Атамана, ответственного перед Краевою Радою, а широкое распространение политических свобод на всё население в крае. Исторически воспитанное в духе демократических порядков, казачье население быстро освоилось с этою организациею края.

В целях освещения моих воспоминаний я ввёл, поэтому, историческую справку о Черноморском казачьем войске, как наиболее типичной по своему развитию части казачества не только для этого выпуска, но и для последующих.