«Между Родиной и родным краем существует неразрывная связь, любовь начинается с родной местности, расширяется затем до пределов всей страны. Любовь к родной станице питает любовь к Родине. Познать свою станицу, район, край, страну..., изучить их – значит любить ещё более глубоко…»

ФЕДОР АНДРЕЕВИЧ ЩЕРБИНА (1849 – 1936 гг.)

ВОСПОМИНАНИЯ. ПЕРЕЖИТОЕ, ПЕРЕДУМАННОЕ И ОСУЩЕСТВЛЕННОЕ В 4 ТОМАХ. I ТОМ.

Глава Х. Наша царина и проказы трех маленьких лошадок.

Явтух лукаво посматривает то на меня, то на кучу корок от арбуза и дыни и говорит мне: «Та це дуже багато наклав ти для Гнідого!»

-Ні, - отвечаю я, - мало; він усе поїсть.

Явтух, смеясь, складывает в мою кучу и свои корки со словами: «ну, нехай вже Гнідий все поїдае! А я хотів оддать свої лушпайки старим сірим волам. Але я їм не скажу, що оддав їх Гнідому і вони не будуть на мене сердиться».

И Явтух говорил так спокойно и с таким серьёзным видом, что я, принимая всё сказанное за чистую монету, с живейшим интересом спрашивал его: «Хіба воли сердяться?»

-А як же! – продолжал тем же тоном Явтух. – Та ще й рогами колються… от тобі й на! – прерывает он свои объяснения и бегом бежит к баштану.

Я бросаю недоеденный ломтик дыни и бегу следом за ним. Оказалось, что именно старые серые волы распутались и спешили к баштану, чтобы полакомиться арбузами и дынями. Явтух застал волов уже на месте преступления. По окраинам баштана он сажал обыкновенно «гарбузи», то есть тыквы, и волы начали лакомиться «гарбузами».

-Ач, що наробили?! – кричал Явтух. – Половину гарбуза, та ще самого кращого, що я беріг для Оксани, махамети зїли!

Волы снова были спутаны и водворены на пастбище. Мы окончили завтрак. Я собрал в торбу все корки и отнёс их пасшемуся на длинной верёвке Гнедому. Гнедой смачно ел, а я стоял рядом с ним и приговаривал: «кушайте! кушайте!», припоминая выражение московки-кабатчицы Андриановны, которая произносила это выражение, угощая старух и нас чаем, когда мы были у неё в гостях.

И долго, долго потом вспоминал я, какими вкусными завтраками кормил меня в нашей царине Явтух. Даже казус с старыми серыми волами, так всполошивший спокойно разговаривавшего со мной Явтуха, не портил этих воспоминаний.

Новые приятные ощущения, но какая громадная разница между ними и ощущениями экзальтированного охотника! Там действовала фантазия на почве безнравственных вожделений, а здесь, по преимуществу, требования желудка и рта с зубами, но на чисто буколической благонравной подкладке.

Я над этим, разумеется, не задумывался и шёл, как бычок на верёвочке, за моими влечениями и вкусами. Я не могу теперь припомнить реальных форм, в каких выражались эти вкусы и влечения, но мне кажется, что тогда привлекали меня к сочным арбузам и сладким дыням не столько аппетит и жадность съесть их, сколько внешний их вид – величина форм, красота или пестрота окраски и обстановка, при которой мы с Явтухом завтракали. Когда я совершенно насыщался арбузами и дынями и есть их уже не хотелось, - я всё ж продолжал любоваться и баштаном, и разбросанными по нему арбузами и дынями.

Надо вообще прибавить, что царина оставила в моей памяти больше впечатлений чисто культурного земледельческого характера, чем сильных ощущений кровожадного охотника. Все прелести царины заключались в том, что здесь был баштан, а на баштане росли огурцы, арбузы, дыни, тыквы,  горох, паслён и другие редкости степной природы. Это были не только вкусные плоды и овощи, но их формы, обилие, окраска, разнообразие доставляли мне много, так сказать, эстетического удовольствия. Выйдешь, бывало, к баштану и смотришь с наслаждением, как причудливо расположены арбузы и дыни. Глаз теряется в этом оригинальном, бесконечном калейдоскопе форм и группировки их.

Когда вы в первый раз взглянете на степной баштан, в ваши глаза бросится прежде всего масса «огудины», побегов с широкою листвою зелени, пестрящей огромными узорами баштан. Кажется, что степной баштан, - это длинная чёрная нива, густо затенённая разорванным на неправильные куски и кусочки зелёным покровом. Но когда глаз приспособится к деталям этого зелёного покрова, с лежащими там и сям плодами, а память запечатлеет их расположение, величину, окраску и красоту форм, тогда общая картина для вас меняется. А у нас, детей, детали картины менялись по несколько раз в день по мере того, как мы присматривались к расположению, величине, формам и красоте плодов. Вот лежит громадный рябой арбуз. Ведь это настоящий барабан! А вот круглый белый арбуз – положительно, пузырь! А вот такой же круглый, только чёрный, арбуз – ну, это уже, несомненно, ядро, хоть заряжай им пушку! Вдали все эти ядра, пузыри и барабаны сверкают и блещут от солнца то группами, то в одиночку, мельчая и превращаясь там, на самом конце баштана, в какие-то пятна и точки. А дыни! Они ещё интереснее. Жёлтые, красные, полосатые, зелёные, они не только нежат глаз, но и удивительно ароматны. Вот скороспелки, вот зимовки, а вот качанки. Возы, целые возы можно наполнить ими. Как же не восторгаться таким обилием и разнообразием этих чудных плодов?!

Особенно интересны были первые посещения баштана, когда только начинали ещё завязываться арбузы и дыни, но появились уже огурцы, которые в качестве первинки являлись господами овощного сезона, хотя, где же им было сравниться с арбузами и дынями?! В ту пору нам не позволялось ходить по баштану, чтобы не повредить ногами молодые побеги арбузов и дынь. Когда же собирались огурцы, то соблюдалась настоящая церемония. Явтух скидал сапоги и босой осторожно ступал в промежутках между побегами листвы огурцов, а мы, тоже босые, с затаённым желанием взглянуть, следовали за ним. Явтух непременно устраивал так, чтобы каждый из нас находил в зелёной листве огурец. «Он там треба подивиться, - говорил он одному из нас. – А ну, чи нема чого-небудь он там, у тому місці», - указывал он другому. Мы смотрели, находили и сопровождали эти находки самыми разнообразными восклицаниями. «От так огірок!» - кричал один. «А у мене, - кричал другой, - настоящий балабан!». «Дивіться, дивіться сюда, - кипятился третий, - два, ціла пара рядом!» И мы были так счастливы, высказывали столько радости и увлечения, что даже у Явтуха горели глаза от удовольствия. И только теперь, когда кости Явтуха давно покоятся в сырой земле, я могу отчасти представить и понять то живое участие, которое принимал Явтух в наших детских удовольствиях. Ведь Явтух садил и растил эти огурцы, арбузы и дыни. Явтух делал всё это не только для себя, а и для нас, потому что одинокому, безродному Явтуху дороги были наше присутствие и привязанность к нему. Мы платили Явтуху чистою детскою монетою, мы любили его, слушались и повиновались ему, как нашему авторитету.

-Глядіть же, - говорил нам Явтух, - не їжте огірків на баштані!

-Чого? – спрашивали мы.

-Гріх! – коротко пояснял он.

И я верил ему и не только не ел на баштане огурцов, но и думать об этом боялся. Даже старший брат Василь, который думал уже по-своему, подчинялся авторитету Явтуха.

В таком освещении представляется мне наша царина, которою я восхищался в детстве и которой, в течение двухлетнего пребывания дома до поступления в Екатеринодарское духовное училище, я отдал несравненно больше внимания и симпатий, чем играм в войну. Царина и степь охватили мою голову и мыслительные процессы с тем большей силою, что с ними сохранились у меня с детства самые светлые воспоминания о двух фигурах, игравших в хозяйстве матери первые роли, - об Явтухе землепашце и об Охтиане пастухе.

Не один баштан привязывал меня к царине. Царина питала мой ум и чувства полнотою всей своей обстановки на лоне природы и общим движением совершавшихся на ней трудовых земледельческих операций. С ранней весны, когда удавалось мне взглянуть на неё, она рисовалась мне в одной картине. Тогда, на общем фоне пробивающейся из земли зелени в одних местах чернели ещё нивы, а в промежутках между нивами, не только зеленела, но и пестрела нетронутая ещё степь, покрытая пока низенькою травою с пестреющими уже на ней цветами жёлтого горицвета (Lychnis), лазурного воронца (Actaea spicata) и с кудрявыми головками одуванчиков (Taraxacum officinale). Через три-четыре недели картина менялась. Цветущею зеленью отдавала вся царина. Только царь и бог её – баштан, был ещё в своём чёрном непрезентабельном наряде, к которому только местами прилепились всходы арбузов и дынь, но огудина огурцов и тыкв уже мощно раскинула свои побеги с широкою листвою. Местами Явтух скосил уже траву «на обніжках», то есть в промежутках между нивами, местами перепёлки вывели маленьких-маленьких, как паучки, перепелят. А ещё через две недели Явтух и мы скинем сапоги и пойдём босые «збірать огірки». В это время, почти всюду на обніжках, Явтух сложил скошенную и подсохшую траву в копны. Когда он станет стягивать копны «докупи», я ухитрюсь побывать в царине и буду ездить «на копицях». И с этой поры начинается ряд интереснейших работ: сенокошение, потом съёмка и уборка урожая на нивах пшеницы, проса ячменя и прочих, подготовка тока для молотьбы, молотьба и т.п. Всего в немногих строках не опишешь. Всем этим мы не только интересовались, но и жили, мыслили, чувствовались и наслаждались. Царина объединяла нас, младших братьев, и на детских удовольствиях, к которым причастен был и старший брат Василь.

Василь обыкновенно приезжал из Екатеринодара около праздника Петра и Павла, когда появлялись на баштане огурцы, и в год приезда домой Тимоши он был инициатором поездки нашей в царину не на лошадях, а в роли лошадей.

В тот же день, когда приехал домой брат Вася, мы сообща решили отправиться втроём в царину, хотя осуществили эту поездку несколько позже. Особенно стремился к этому Вася и нас потянул за собою. Но как это сделать? Явтух мог не скоро приехать в станицу из царины, где он был одновременно и работником, и сторожем. Мать тоже не собиралась уезжать на поле по случаю приезда домой Тимоши. Я, как бывший командир, сразу же разрешил, что надо хорошенько вооружиться, сесть на лошадей и ехать просто в царину. Брат Андрюша был того же мнения, так как раньше я не принимал его по молодости лет в свой отряд, а в данный момент он мог проехать рядом с нами настоящим казаком. Но Васе не понравилось моё предложение в такой форме, какую он считал детской забавой. Он придумал свою поездку, имея в виду проехать в царину не верхом на камышинке, а на маленькой повозочке. К сожалению, у нас не было повозочки, а имелось только четыре колеса от неё. Вася немедленно же приступил к делу, соорудил две оси из толстых слег, связал их тремя небольшими тесинами, привязал верёвки к осям и тесинам вместо оглоблей – и повозка была готова.

Рано утром, напившись чаю, мы запряглись в повозочку. В корень стал Вася, правая пристяжка досталась мне, а левая – Андрюше. Я сильно храпел и нетерпеливо бил ногами о землю. Брат Андрей подражал ржанию жеребёнка, а брат Василь, насупившись, молча соображал о чём-то, несколько раз оставляя своё место и бегая в кладовую, в которой хранились верёвочки, гвозди и прочее. Повозочку и тройку лошадей увидели мать, сестра и брат Тимоша. Они вышли на крыльцо и весело смеялись над нами и нашею запряжкою. Вася решил, наконец, двинуться в путь и, прикрикнувши на лошадей: «но, коренник! но, пристяжные!». Мы дружно потянули повозочку и направились прямо на улицу через открытые ворота.

-Куди ви, куда? – кричала мать. – Грайтесь у свойому дворі!

Но кони закусили удила и без удержу помчались вперёд. Никому из домашних и в голову не приходило, что кони заранее решили пробраться с повозочкою в царину к Явтуху. Вася крепко-накрепко приказал нам держать язык за зубами и никому не открывать наше намерение, а я и Андрюша были тверды в слове, как кремни.

Не помню, как мои братья смотрели на свои лошадиные обязанности, но я живо чувствовал, что я самая ретивая лошадь и что в качестве таковой мне следовало, по меньшей мере, рвануть из всей силы пристяжку. Так я и поступил, дёрнувши на бегу за верёвку. Повозочка повалилась набок, коренник упал на колена, левая пристяжка покатилась в сторону. Один я удержался на ногах.

-Ти чого ж це?! – крикнул коренник и сердито смотрел на меня.

Я опешил, живо почувствоваши свою вину и, при том, в качестве младшего, слабейшего брата. «Буде бить Васька!» - невольно мелькнуло в моей лошадиной голове. Тем более вероятным показалось мне это, что в опрокинутой повозке отскочила одна из связывавших задние колёса с передними тесина. Ехать дальше нельзя было. Но коренник не дрался и был, надо полагать, не столько мирно настроен, сколько благоразумен, ибо впереди предстоял длинный путь и ссориться было ещё рано. Молча, кое-как, вбил Вася гвозди в старые гнёзда и для большей крепости привязал тесину с двух концов верёвочками. При этом обнаружилось, что коренник был нагружен верёвочками, гвоздями и ещё какими-то предметами, за которыми он бегал несколько раз в кладовую в самый горячий для нас момент отъезда.

После этого случая тройка смирилась и умерила свои порывы. Мы поехали медленно и, миновавши последние станичные дворы, направились прямо по дороге в нашу царину. Так проехали мы ещё с версту или две, никто уже не рвался вперёд, не ржал, не топал ногами, а наоборот, лошади заговорили человеческим языком.

-Чи скоро ми будемо в царині? – спрашивал Андрей.

-А ти вези, як слід! – вместо ответа заметил Василь.

-А як би повозочка сама їхала и ми сиділи на ній?! – фантазировал Андрей.

-Не отставай! – снова огорошил его Василь.

Я вёз усердно и соображал, сколько ещё придётся нам проехать. До царины оставалось не менее десяти вёрст, а мы проехали около четверти пути. Несмотря на небольшие размеры повозочки, нам приходилось тащить всё-таки некоторую тяжесть, ибо плохо обделанные оси скрипели и гальмовали колёса. Обаяние упряжной лошади стало ослабевать. «Легче и свободнее, - думалось мне, - ездить верхом на камышинке» и затем в голове само собою появилось: хорошо було бы привязать нашу повозочку к большой повозке или к дрогам.

Андрюша остановился.

-Чого ти став? – спросил его коренник.

-Підождемо дрог, - наивно ответила левая пристяжка, как бы таинственно уловивши моё соображение, - й привяжемо повозочку ззаду до дрог.

-Де ж ти візьмеш дроги? – сердито пробурчал коренник и коротко прибавил: - Вези!

Проехали ещё шагов триста-четыреста и левая пристяжка снова стала.

-Чом ти не везеш? – совсем уже раздражённо спросил Андрея Василь.

Но вместо ответа внезапно раздался плач.

-Я не хочу везти на пристяжці повозочку! – всхлипывал Андрей.

-На, становись в корень! – предложил коренник пристяжке и уступил своё место.

Проехали ещё небольшое пространство и снова раздался плач Андрея.

-Я не хочу бути конякою, - всхлипывал Андрей.

Мы по необходимости остановились и распряглись.

Довольно продолжительный отдых несколько освежил нас. Андрей сел на самой дороге и начал ковырять палочкою землю. Василь молчал, а я, желая воодушевить Андрюшу, начал описывать ему прелести царины, как там хорошо и весело, как мы пойдём к озеркам и будем там стрелять куличков и уток, как Явтух сделает нам «млинок» и как восхитительно сидеть на возу, когда он нагружен свежим пахучим сеном. Андрюша тоже воодушевился и первым предложил ехать дальше, забывши, что он не хотел быть лошадью. Вася, однако, был благоразумнее нас.

Он сообщил нам, что дальше повозочка пойдёт на паре, а Андрюша пусть будет жеребёнком и станет бегать возле повозки.

Андрею по сердцу пришлась его новая роль. Он оживился и сказал: «А я попереду повозочки буду бігать!»

Сказано – сделано. Повозочка пошла на паре в сопровождении жеребёнка. На этот раз жеребёнок оказался самым весёлым представителем двуногих лошадей, и правая пристяжка не без зависти смотрела на него. Жеребёнок сворачивал с дороги, заглядывал в норки, находившиеся вблизи дороги, рвал цветочки или ковыль, или ловил мотыльков и, казалось, совершенно забыл про свою усталость. Но и кореннику, и правой пристяжке также лезло в голову, что несравненно лучше было бы не везти повозочку, а ехать на ней. Отступать, однако, от раз принятого намерения было поздно. Мы проехали уже далеко от станицы. Впереди перед нами виднелась Слабизьонова балка и на ней хутора Ткаченка и Даценка. Это была почти половина пути от нашей станицы к царине. Подъезжая к балке, мне пришла в голову соблазнительная мысль.

-Давай, Вася, - предложил я брату, - посадим Андрюшу на повозочку, й свезем його в балку: з гори вниз не трудно ж  везти?!

-Давай, - согласился Василь. Андрей кое-как был посажен на повозку, и мы осторожно начали спускаться по косогору вниз, но бывшая левая пристяжка, забывши роль жеребёнка и очутившись в роли ездока, не могла помириться с медленною ездою.

-Ну, ви, вороні, - начал поучать нас седок, - ну ж, ви, погані!

Мы, смеясь, прибавили шагу. Повозочка быстро покатилась и, хотя, спуск в балку был не особенно крутой, но повозочка начала набегать на нас сзади и бить нас по ногам. Мы прибавили ещё шагу и, вгорячах, нечаянно дёрнувши за верёвку, не могли уже остановить повозочки и стремглав полетели в балку. Андрей был в восторге и во всю глотку орал:

-Эх, ви, вороние! З горки на горку, пан дасть на водку!

Но в этот момент повозочка со всего размаху накатилась на нас. Я упал на правую сторону, Василь прямо ничком на дорогу, повозочка, встретивши препятствие в виде спины коренника, перевернулась вверх колёсами, а щедрый пан, обещавший дать на водку, кубарем полетел в репейник. Громко плакал ушибленный Андрей. Плакал потихоньку и я, а Вася стонал от боли и как-то подозрительно сморкался и утирал нос. У Андрея оказался подбитым глаз, я чем-то до крови оцарапал икру левой ноги, а через спину Васи перекатилась вся повозочка с паном. От повозочки остались в исправности только одни колёса с осями, а из трёх тесин одна раскололась надвое в местах, где вбиты были гвозди, а у другой тонкая передняя часть потрощилась в щепки. Как ни вертел потом Вася поломанные щепки тесины, наладить повозочку снова было невозможно. Оставалось тащить каждую пару колёс особо. Привязавши оба конца верёвки к каждой оси, Вася заднюю пару колёс, как наиболее тяжёлую сам потащил, а другую передал мне. Тесины был брошены, так как их некуда было приладить и мы медленно, с некоторыми остановками для отдыха, поднялись из балки на гору.

Едва мы вдвоём с Васей вытащили колёса на ровное место, как точно по уговору оба сели. Тащить одни колёса было совершенно неинтересно. Повозочки не было и последняя иллюзия, подбадривавшая прежде двух нас, исчезла. А между тем бросить колёса было рисковано, да нам это и в голову не приходило. Вдруг мы с удивлением заметили, что наш маленький Андрюша тащил на гору даже поломанные тесины. Это было ему не по силам и он переносил их с места на место по частям. Пот катился с него в три ручья, а он кряхтел и серьёзно был занят своим делом.

-На що то, Андрюша, ти таскаєш? – спросили мы его.

Андрей посмотрел на нас и внушительно ответил: «За то, що треба!»

Подойдя, наконец, к нам, он с важностью пояснил: «Ось з ціі дощечки можно зробить гарну скрипочку, а з цієї крила на млинок, а з цієї…» Оказалось, что из каждой досточки может выйти или «гарна скрипочка» или «крила на млинок».

Между тем, поднявшееся солнце, начало жарить нас не на шутку. Сильно парило. Была совершенная тишина без малейшего движения в воздухе. Мы изрядно устали и обливались потом. К довершению наших бед и неудач, Андрей начал плакать и просить воды. У меня тоже пересохло в горле и я также был недалёк от того, чтобы последовать примеру Андрея. Вася крепился. «Треба, - ободрял он нас, - ще трошечки проїхать і ми найдемо там біля дороги будяки (чертополох), а в нижніх листячках будяків буває вода». Это породило некоторую надежду и мы снова собрались, чтобы двинуться в путь. Но Андрей не двигался с места и плакал, и приговаривал: «ой, питочки хочу!»  Я видел, как отчаяние отразилось на лице Васи и, чтобы не впасть в безнадёжное состояние, я облегчил себя тихим плачем. Сам Вася молча отвернулся в сторону и утирал рукавом нос и глаза.

За этим непрактичным занятием мы не заметили, как на нашей дороге показалась подвода. Когда она приблизилась к нам и мы расслышали стук колёс, Вася сообщил нам с явным подъёмом духа: «Черемиця в царину їде». Это ехал наш сосед по царине на своих рябых волах. Поравнявшись с нами, он остановил волов, медленно слез с воза и подошёл к нам.

-Здорові були, сусіди! – произнёс он с напускною серьёзностью, точно здоровался со взрослыми, и только его чёрные усы слегка вздрагивали от сдерживаемого смеха.

Черемыця был круглолицый, крепко сложенный, весёлый и остроумный казак. Небольшие чёрные усы на красивом лице, прямой нос, большие чёрные глаза под чёрными же, как смола, бровями, казалось, как бы нарочно были расположены, чтобы Черемыця или сам смеялся, или смешил других. Глядя на его весёлый вид, доброжелательную улыбку и дружественное отношение ко всем, начиная с стариков и оканчивая детьми, невольно появлялась улыбка и у тех, кто соприкасался с ним. Черемыця, видимо, сразу уловил комизм нашего положения и, сообразно с этим, держал себя серьёзно, но с явным незлобивым юмором и с готовностью помочь нам.

Когда Вася глухо, со смущением ответил на приветствие Черемыци: «Здрастуйте, дядьку!» - мы с Андреем молчали, Черемыця обратился к Васе с вопросом: «А куда це Бог вас несе?»

-В царину, - ответил Вася.

-Поломались, мабуть? – спросил Черемыця, улыбаясь. – Як же це воно вийшло?

Мы молчали, не имея желания пускаться в подробности о нашей беде и неудачах. Но тут выручил нас Андрей.

-А так, - заговорил он, - коли ми спускались с гори у балку, а вони везли мене, як коні, - Андрей указал на нас, - та тихо бігли, а я на них як крикнув: з горки на горку, пан дасть на водку! а вони як побігли скоріще, а повозочка як доганала їх, а вони як попадали, а повозочка через них, а я з повозочки в репьяхи бубух! – От як воно вийшло, - пояснил Андрей.

Выслушав эти пояснения, Черемыця не выдержал серьёзного настроения и весело расхохотался, взявшись за бока, смеялся вместе с ним Андрей, смеялись и мы с Васей.

Не успел Черемыця придти в себя, как Андрей неожиданно обратился к нему: «А чи не можна, дядинька, привязати нашу повозочку до вашого воза?»

-Чом не можна? – Можна! – ответил Черемыця и, потрагивая колёса на осях от нашей повозочки, сказал: «Це ж не повозочка, а одни колеса на осях, Що ж воно вийде у нас з вами, пане?» - обратился он не без юмора к Андрею.

-Вийде гарно, ей-Богу, гарно! – забожился Андрей. – I ми, і повозочка наша приїдимо з вами в нашу царину до Явтуха.

Черемыця с своей стороны подтвердил соображение Андрея: «правда, пане, правда!», а сам чуть не падал со смеха, повторяя слова Андрея: «привяжемо вашу повозочку до мого воза і приїде ваша повозочка в царину до Явтуха!»

И вслед за этим Черемыця уложил колёса и тесины на воз, усадил туда же Андрея, сам сел рядом с ним, а я и Вася, после его приглашения «пожалуйте і ви на віз», взобрались туда же.

-Гей! – крикнул он на волов и мы, весело поглядывая друг на друга, двинулись в царину «до Явтуха».

Так неожиданно для нас вызволил нас из беды Черемыця. Мы ожили, сидя на возу. Я и Вася, поместившись за спиною Черемыци, молчали, а словоохотливый Андрей донимал вопросами Черемыцю.

-А воли, - спрашивал он Черемыцю, - перекидають віз, як спускаються з гори?

-Як дурні, та норовисті воли, то такі можуть перекинути віз, - поучительно пояснял Черемыця, - та на таких волах мало хто їздить, а старі навиклі воли, хоч який важкий віз, а вони спустять його з гори, не перекинуть.

-А ваші воли такі, що не перекидають віз? – допрашивал Андрей.

-Такі, - коротко ответил Черемыця.

-I у нас, що з Явтухом, тож такі, що не перекидають воза! – продолжал Андрей.

-Тож такі? – нехотя подтвердил Черемыця. Чтобы избавиться от подобного рода вопросов, он, видимо, нарочно переменил разговор и в свою очередь спросил Андрея: «Чого ж то ви на повозочці поїхали до Явтуха?»

-А так! – ответил Андрей.

-От тобі й на! – с улыбкою воскликнул Черемыця. – Як так? Що ви будете робить у Явтуха?

-Як приїдемо до Явтуха, - с живостью заговорил Андрей, - то я зараз же буду пить, пить і пить воду.

-Чого ж то так? – с удивлением осведомился Черемыця и оглянулся в нашу сторону. В ответ на это Вася рассказал Черемыце, как Андрей два раза уже плакал и приговаривал: «ой, питочки хочеться!»

-Так чом же ви не сказали мені раніш, що вам усім, мабуть, води хочеться? – заговорил Черемыця. – Iз станиці я везу ось цілий баклаг води.

Он остановил волов, достал прикрытый войлоком боклаг с водою и передал нам со словами: «Нате! Пийти собі на здоровля, скільки нутро просе».

Мы поочерёдно приложились к баклагу и утолили свою жажду.

Через час мы подъехали к подине, возле которой была у нас и у Черемыци царина. Ещё издали мы заметили, как Явтух «тягав волами» копны сена. Поравнявшись с ним, Черемыця остановил волов и крикнул Явтуху: «Явтуше! А ну лишень іди сюди!»

Когда Явтух подошёл к нам, то Черемыця с серьёзным видом и напускною важностью сказал: «Приймай лиш, Явтуше, од мене одного пана й пару коней с колесами!» и громко расхохотался.

Явтух с недоумением смотрел то на нас, то на хохочущего Черемыцю, не понимая, в чём дело. Но когда Черемыця комически и со свойственным ему юмором, изобразил Явтуху то курьёзное положение, в каком он нашёл нас возле Слабизьоновой балки и случившееся с нами приключение, то оба залились самым весёлым хохотом.